Копье Вагузи

От мыслей стало неуютно. Я даже первый раз за всё время оглянулась назад. Олна решительно погрозил пальцем и даже кулак показал. Махнул рукой вперед.

– Там говор, дело. Инга, там!

Меня настигла новая ужасная мысль. Всегда так: сперва о себе, потом уж о мире в целом… Вдруг они, люди здешние, всё ещё помнят о войне с вырами? Вдруг я выпорю белые нитки, желая сделать лучше, но приведу в мир старую вражду… Одного Ларны хватает всему миру по ту сторону от стены Серого тумана, чтобы выродёров и бояться, и восславлять. Но здесь целый народ подобных ему, судя по внешности Олны. Дай каждому топор и укажи врага – потом не остановишь побоище.

– Знать бы, как они относятся к вырам, – буркнула я себе под нос.

Олна то ли не расслышал, то ли не понял, но промолчал. Бежал он, надо признать, очень быстро. Бык топал тяжело, но ровно и уверенно, шумно дышал, иногда испускал низкий гудящий звук, чуть-чуть напоминающий боевой клич выра. Где же их деревня? Сколько нам так бежать, я ведь ещё много страхов могу напридумывать. Лучше присмотрюсь к здешним местам. Незнакомые они. Зелень тусклая, влаги много, в тенях, в складках низин, лежит грязно-белое нечто. Я почти уверена – снег. Так ведь травник начнется послезавтра! В Горниве уже посев завершён, птицы садятся на гнезда.

Угнетающе выглядит небо. Серое, клочковатое, как свалявшаяся шерсть, как этот их грязный снег. Ни единой капли синевы! Солнце ползёт вверх, к полуденной черте подбирается, а само всё так же едва заметно. Разве обзавелось рыже-алым ободком.

– Там, – указал Олна, когда меня окончательно извело молчание.

Гордо сказал, слышно, как зазвенел голос. Опушка, перелом спины горного склона. Сейчас взберемся и я увижу это его «там». Ещё немного.

Увидела. Охнула.

Никакие они не дикари. Замок белого камня. Нет, скорее особняк. Оборонительных башенок и зубцов, за которыми прячутся игломётчики, нет совсем. Дом в три яруса, крепкий, с узкими оконцами – холодно у них, это понятно. Крыша красной черепицы. Двор широкий, чистый. Два быка пасутся поодаль. На широком крыльце – князю на такое выйти не стыдно – сидят в рядок три малыша лет по семь, не старше. Увидели нас, вскочили, замахали руками. Радуются. Определенно, мир здесь. Иначе бы имелся саженный забор. Ага, вот и собаки. Я пока только одну видела, у Юты. Игрушечную. Эти серьёзные, более двух локтей ростом, пожалуй. И тоже меховые. Хвостами машут, как платками – радуются.

– Людя юга! – громко крикнул Олна.

Дети поняли, подхватили крик и убежали в дом.

Пока наш бык бежал по тропинке, во дворе набралось довольно много людей. Теперь, вблизи, я видела: все они глядят на меня, и все по-разному. Одни рады, а других донимают мысли и страхи. Особенно старших. Может, они тоже полагают нас, «людя юга», опасными, угрозой своему укладу жизни? Олна побежал быстрее, опередил быка и поклонился рослому седому мужчине, спустившемуся с крыльца. Заговорил быстро, показывая на быка, на меня и на тропку. Тот кивнул. Ох и глаза у старого! Точно такие должны быть у бога Ларны, о котором этот выродёр только одно и знает, кроме его норова и любви к грозам – цвет глаз…

– Днесь зрю свершение древней молви, – задумчиво и медленно, подбирая слова, заговорил старик. – Либо крушение оной.

Я тихо обрадовалась: он знает язык, пусть и странно звучащий, но внятный для меня. Значит, мы во всем разберёмся. Остаётся сползти с бычьего бока и по возможности не испортить встречи. Сползла… Олна помог – поймал и поставил на землю. Поклонилась.

– Здравствуйте, брэми. Вам здравия и вашему дому мира. Я Тингали, попала сюда с юга.

– Сие без слов зримо, с юга, – улыбнулся старик. – К очагу должно зазвать. Ныне терзаюсь смутностью великой. Добро ли юг копит?

– Ох, и я терзаюсь, – не стала я скрывать.

– Как есть, изложу, – решил старик. – На двадцатый день от оного выр на горе свистнет, вновь явит себя у нашего очага. Юг нас сгубил, земли наши, долы и горы… и выров исконных извёл. Гоже ли югу ныне радоваться?

Я могла себе представить всё, так мне казалось. Но то, что здесь есть выры и они свистят на горе… Зачем? И как они живут без моря, без солёной воды? Видимо, мирно, раз их упоминают уважительно, без привычного ещё недавно для нас «гнилец». Я вздохнула и решилась рассказать всё. Как живем, что у нас творится в последний год и про вышивание – тоже.

Старик слушал внимательно, часто морщился от непонимания слов, просил повторить, уточнить. Наконец, кивнул, в синих глазах загорелся огонек приязни.

– Солнцу быть, – изрёк он с обычной своей неторопливой основательностью, оглядывая собравшихся. – Велик сей день. К очагу зову Ингу.

Вечером я знала о народе, к которому наверняка принадлежит и Ларна, достаточно много. И удивлялась тому, как люди и выры вели себя в ту войну. Определённо, мы не так уж сильно отличаемся, гнильцы везде водятся.