Копье Вагузи

Тёмные тела в сплошной толще льда… Или в воде под ледяной коркой – я не знаю, отсюда не понять. Огромные выры, никак не мельче Шрома. Увы, они не умели шить. Но оба – я теперь это ощущаю, стоя рядом – немало сделали, чтобы север не сгинул окончательно. Чтобы смятая канва не сгнила и не распалась, как это случилось на юге.

– Все знают, что надо быть в домах? – ещё раз уточнила я у князя. – Канва расправится и мир переменится. Разбросает ваши долины – и не знаю, как далеко…

– Вестимо, – припомнил он свое любимое слово. – Огненный знак послан, ночь нам в подмогу. Все узрели и вняли.

Я улыбнулась и сняла рукавицы. Тронула канву, коснулась старого шитья. Как жалко выглядят эти гнилые нитки! Ненависть бессмысленная и ничтожная. Не белая она, а лишённая всякого цвета, пустая. Ненависть, замешанная на самовлюбленности, на ревности к уму и знаниям старых, на страхе перед переменами и боязни ответить за уже содеянное. Толстая, многослойная паутина сомнений… По сути она – всё тот же ларец, прячущий в себе свет души, губящий его, питающийся тем светом. Один и тот же вышивальщик затевал обе работы. И вторую я одолею гораздо проще. Ведь с первой уже справилась. Знаю его руку. Понимаю, как он укладывал стежки, что дёргал нити из чужих душ. Всё – сгинуло, нет более его самого, давшего шитью силу. И нет на юге слитной ненависти к вырам. Арагжа без них и не мыслит себя! Народ пустыни уважает и ценит ар-Рагов. Даже имя их соединил с названием своей земли. Нет и ответной злобы выров, мы учимся жить вместе, как соседи.

Гнилые нитки рвутся сами, утратив основу, однажды создавшую их. Значит, Шром и правда победил. Объявленный им мир сильнее древней войны.

– Ожидаем мы шитья, дева, – шепотом поторопил меня князь.

– Лучше рассвета ожидайте, – улыбнулась я. – Нитки сгнили. Я их смахнула – и всё… Канва постепенно расправится. Скоро увидите.

– Мудрейший ар Оша изрек: сии горы недалече от моря синего пребывали во время древнее, – заверил меня князь и уточнил с надеждой: – И море узрим?

– Узрите.

– Золотые слова, дева. Золотые…

Мы стояли и глядели на восток. Мороз – я теперь знаю и слово, и что оно означает – щипал щёки, он же быстро убедил надеть рукавицы и прекратить щупать канву – и так всё увижу, мимо не пройдёт, навсегда запоминается.

Ветерок задувал с севера. Дергал прядки волос у лба, ворошил длинный мех воротника. Ночь тянулась, и мне казалось, она никогда не закончится. Ждать очень трудно, когда всё уже сделано и ничего нельзя переменить. Я всего лишь человек. Я попыталась исправить старые ошибки. Как расправлять канву – быстро или медленно, нежно или грубо, с обновлением или небрежно – решает Ткущая. Я очень надеюсь, она не считает нашу канву неудачной своей работой. Всей душой надеюсь. Гляжу на восток и жду. Вот проведёт она рукой – и бережно выровняет складочки, удалит замины, не разрушая домов и не разделяя соседей…

Голова закружилась. Да сильно! Я вцепилась в Олну, он подставил руку, помогая устоять князю. Деду, так точнее. Я уже поняла, родные они, хоть Олна и не старший из внуков синеглазого хитреца, рассказавшего мне далеко не всё про своих северян. Ну да и я отомстила ему славно. Ни словечка про Ларну не выдала. Увидит – то-то задумается. Неродной южанин на родного сына и внука похож, как их отражение в водном зеркале… Только он ещё лучше. Ларна ведь, само собой, гораздо лучше. Лучше всех.

Небо побледнело, и тянущее, кружащее голову ощущение стало постепенно смягчаться.

Восток плыл вдоль горизонта, это было невозможно и очень красиво. Словно наша гора – корабль, меняющий курс. Скрученная, извёрнутая канва расправлялась осторожно, без рывков. Небо успокоилось, перестало качаться и смещаться – значит, мы заняли своё подлинное место в большом мире. Мы – у озера, на горе, и здесь теперь – начало перемен. Сейчас они круговой волной катятся во все стороны. Снег розовеет, край неба плавится, словно лёд. У самого горизонта намечается полоска чистой воды рассвета. Теперь видно: горы танцуют, тени по ним скользят, не замирая ни на миг.

Вот дрогнул камень под ногами. Мы поплыли опять: место прежнее, но высота иная. Нам – вниз. К теплу. Там завтра травень расцветёт, самый славный месяц года, время многоцветной зелени. Все мои вышивки лета делаю, припоминая травень. Лист уже полный, но пыль не села на него, нежный он, прозрачный, молодой…

– Юг! – обрадовался князь, я глянула в его глаза и удивилась. Как много можно добавить к их синеве одним взглядом на море.

Болота, через которые меня пронес ящер, как раз теперь уплывали туманным облаком на закат, смещались всё дальше, терялись в дымке. На юге, у самого горизонта, за скалами и частоколом леса, блестело зелёное море, его цвет не изменился. Такое же дивное, как сказал тогда, на галере Ларны, выр-страж – перламутровое…

– Город и замок ар-Карса, – поразилась я. – Рядом…

Указала на рисунок черепичных крыш у воды. Мелкие они, как чешуйки. Но ведь всё одно, рядом!

– Яки к закату достигнут скорым бегом, – подумал вслух князь.

– Какие яки? Чего достигнут? – насторожилась я.