– У меня имеется сильное подозрение, что вы еще не готовы уйти в отставку, – заметила Фрэнсис.
Из иллюминатора было видно, как заходит солнце. Оно неторопливо скрывалось за горизонтом, гораздо медленнее, чем в тропиках. Вокруг них простирал свои воды океан, серый цвет которых таил в себе разгадку наступившего похолодания. Теперь за кораблем следовали стаи чаек, охотившихся за помоями, что кок выливал за борт, или кусочками печенья, что бросали им девушки, которым ужасно нравилось смотреть, как птицы ловят крошки прямо в воздухе.
Хайфилд наклонился вперед: мягкие ткани вокруг шва напоминали расплавленный воск.
– Ну как?..
– Замечательно, – ответила она. – Но вы, наверное, и сами успели почувствовать?
– Мне гораздо лучше, – согласился он и, поймав ее взгляд, добавил: – Конечно, еще болит, но уже меньше.
– И температура нормализовалась.
– А мне, старому дураку, казалось, что это тропическая жара заставляет меня попотеть.
– Возможно, она тоже сыграла свою роль.
Она поняла, что ему стало гораздо лучше. Исчезла его обычная мрачная сдержанность. Теперь в его глазах зажглись лукавые искорки, и он стал охотнее улыбаться. И когда командир корабля стоял выпрямившись, то делал это с гордостью, а не с желанием доказать, что он еще о-го-го какой.
А он тем временем начал травить очередную байку насчет того, как потерял корпус торпеды. Она закончила процедуру и теперь могла позволить себе просто сидеть напротив него и слушать. Он уже рассказывал эту историю два дня назад, впрочем, она не возражала, поскольку чувствовала, что он не из тех, кого легко разговорить. Несчастный, одинокий человек, решила она. Хотя она уже давно поняла, что чем выше ответственность, лежащая на плечах человека, тем он более одинок.
Ну а кроме того, учитывая, что большинство невест по-прежнему оказывали ей самый холодный прием, Эвис лежала на койке в приступе жестокой меланхолии, а морпех давно не появлялся, она получала самое настоящее удовольствие от общества капитана.
– …а этот негодяй, оказывается, приспособил его для приготовления рыбы. “Уж больно он походит на котелок для рыбы, а ничего лучшего я не нашел”, – заявил он. И вот что я вам скажу, мы еще были рады, что он не догадался использовать торпедный взрыватель.
Хайфилд зашелся в приступе лающего смеха, словно сам себе удивляясь, и она снова улыбнулась, стараясь не подавать виду, что его шутка с бородой. После очередной байки он бросал на нее быстрые взгляды. Казалось бы, такая малость, но она поняла, что ему неловко в обществе женщин и он явно боится ей наскучить. И она не могла позволить себе дать ему повод считать, что его опасения небезосновательны.
– Сестра Маккензи… А что, если нам выпить по маленькой? В это время дня я всегда пропускаю стаканчик.
– Благодарю вас, но я не пью.
– Вы очень здравомыслящая девушка.
Капитан вышел из-за письменного стола, который она только сейчас толком рассмотрела. Стол был очень элегантным, красновато-коричневого цвета, со вставкой из темно-зеленой кожи. Каюта капитана, с ковром, картинами на стенах и удобными стульями, вполне могла бы стать частью интерьера какого-нибудь богатого дома. И она почему-то сразу подумала о тесных кубриках, гамаках, узких шкафчиках и облезлых столах. Нигде, кроме Британского военно-морского флота, она не видела такого разительного контраста между условиями жизни начальства и рядовых, что заставило ее задуматься о стране, в которую она ехала.
– Как это случилось? – спросила она, когда он налил себе выпить.
– Что именно?
– Я о вашей ноге. Вы никогда не рассказывали. – (Он стоял, отвернувшись от нее, и по тому, как у него внезапно напряглась спина, она поняла, что вопрос был не настолько безобидным, как ей казалось.) – Вы вовсе не обязаны отвечать. Простите, я не хотела лезть не в свое дело.
Но он, похоже, не слышал ее. Заткнул графин и снова сел. Сделал большой глоток янтарной жидкости и начал говорить. “Виктория”, сказал он, не его корабль.
– Я служил на авианосце “Индомитебл”. С тридцать девятого года. Незадолго до окончания войны с Японией нас атаковали. Нас прикрывали шесть “альбакоров”, четыре “свордфиша” и бог знает сколько еще других самолетов. Мои люди вели огонь из всех орудий, но японцы оставались неуязвимы. Я с самого начала понял, что нам конец. Мой племянник был летчиком. Роберт Харт. Сын моей младшей сестры Молли… Он был… Мы были очень близки. Славный парень.
Его рассказ был прерван стуком в дверь. На лице Хайфилда промелькнула тень раздражения. Он поднялся и, тяжело ступая, подошел к двери. Взял протянутые ему молодым радистом бумаги и коротко кивнул.
– Очень хорошо, – пробормотал он.
Фрэнсис, увлеченная рассказом капитана, не обратила на радиста никакого внимания.
Капитан снова сел за письменный стол, бросив бумаги перед собой. В комнате повисла напряженная тишина.
– Его что… подстрелили? – спросила она.