Корабль отплывает в полночь

– А в чем же, золотой ты мой? – спросил Сид. Рыжая с проседью борода придавала ему вид наивного простачка.

– В принципе, – заявил Брюс, подозрительно поглядывая на нас; мы сдержали улыбки. – Смерть надела маску благого всемогущества. Мы не знаем, кто такие Пауки; мы видимся только с агентами вроде нас самих. Пауки поднимают нас из могил…

– Что в том плохого, приятель? – пробормотал Сид.

– …воскрешают нас и говорят, что мы должны сражаться против Змей, которые вознамерились покорить космос в его прошлом, настоящем и будущем.

– А разве не так?

– Мы еще не очнулись, а нас уже отправляют на Глубину, кидают в какие-то сточные канавы вне пространства и времени, сажают чуть ли не в выгребные ямы – не обижайтесь, Сидни, я не про ваше Место. Мы вынуждены мотаться из прошлого в будущее, менять историю, расстраивать планы Змей…

– Верно, сынок.

– У нас нет ни секунды передышки, шок накладывается на шок, наши нервы никуда не годятся, всякие представления о жизни рушатся в одно мгновение, слово «реальность» утрачивает всякий смысл. Мы запутались, запутались вконец.

– Мы все прошли через это, сынок, – сказал Сид.

Бо утвердительно мотнул головой.

– Ты бы видел меня, камрад, в мои первые пятьдесят снов, – проговорил Эрих.

– Посмотри на женщин, Брюс, – прибавила я.

– Разумеется, со временем я привыкну. Меня тревожит не сумятица в собственных мыслях, не утрата опоры под ногами, – сказал Брюс. – Я готов примириться с переделкой истории, с уничтожением бесценных красот прошлого, если мне пояснят, ради чего. Пауки не устают твердить, что для победы над Змеями нужно, чтобы Запад одолел Восток. Но как они того добиваются? Вот вам пример: чтобы стабилизировать положение в древнем Средиземноморье, они возвеличили Крит за счет Греции, превратили Афины в город призраков, Платона – в заурядного писателишку, а греческую культуру – в нечто невообразимое!

– У тебя хватает времени на культуру? – услышала я свой голос и торопливо зажала рот ладонью.

– Но ты ведь помнишь «Диалоги», сынок, – сказал Сид. – И не поливай грязью Крит: у меня там подружка.

– Как долго я буду помнить Платоновы «Диалоги»? И кто еще, кроме меня, помнит их? – горько усмехнулся Брюс. – Другой пример. Пауки утверждали, что заинтересованы в могуществе Рима. Они так помогали Риму, что тот пал под ударами германцев и парфян через несколько лет после смерти Цезаря!

Тут в разговор вмешался Бо. По совести говоря, мы все обожали такие ученые беседы.

– Вы забыли упомянуть, сэр, что последнее падение Рима произошло благодаря усилиям образованного Змеями нечестивого Тройственного альянса, в который вошли мусульманизированные христиане, восточные народы и коммунисты. Змеи хотели, чтобы власть над миром перешла к византийцам, а от тех – к Восточной церкви. Таков, сэр, трехтысячелетний план Змей. Мы сражаемся за восстановление былой славы Рима.

– Успешно, надо полагать? – фыркнул Брюс. – Третий пример. Чтобы справиться с Россией, Пауки удержали Англию и Соединенные Штаты от участия во Второй мировой войне. Нацисты вторглись в Новый Свет, и теперь Великий Рейх простирается от соляных шахт Сибири до полей Айовы, от Нижнего Новгорода до Канзас-Сити!

Он замолчал. Волосы мои встали дыбом. Сзади нас послышался чей-то невыразительный голос, напоминавший скрип башмаков по снегу:

– Salz, Salz, bringe Salz. Kein’ Peitsch’, gnodige Herren. Salz, Salz, Salz.

Я обернулась. Док, согнувшись в три погибели, так что концы его длинного шарфа подметали пол, приближался к нам неверными шажками, пьяно тряся головой.

Эрих перевел мне слова песенки:

– «Соль, соль, я несу соль. Не бейте меня, господа. Соль, соль, соль». Он говорит на моем родном языке!

Мне вспомнилось, что Док провел последние месяцы своей жизни на нацистской соляной шахте.

Увидев нас, Док выпрямился и поправил цилиндр. Он было нахмурился, потом брови его разошлись, он пожал плечами и пробормотал:

– Дребедень.

– Верно, сэр, – произнес Бо, обращаясь к Брюсу. – Война Перемен покончила с некогда великими цивилизациями. Но их место заняли другие, что прежде были загублены на корню. Мне довелось в семидесятых годах девятнадцатого века плавать по Миссисипи, воды которой никогда не разрезали кили канонерок Гранта[78]. Я брал уроки музыки, изучал языки и теорию вероятностей под руководством величайших европейских умов в университете Виксберга.

– По-вашему, паршивое американское захолустье может сравниться…

– Брось, сынок, – перебил Брюса Сид. – Все нации равны между собой, как равны безумцы или пьяницы. И не спорь со мной, тебе же будет хуже. Нации не исчезают, как ты ни пытайся изменить прошлое, ибо они – чудовища с железным чревом и медными нервами. Жалей людей, но не нации.