Корабль отплывает в полночь

– Джо, прошу, хватит! – перебил Джефф. Он ужасно раскраснелся, и его слегка трясло. – Тот мальчик, Гарри, прескверный. Не желаю слышать ничего подобного. Понял?

Я заверил его, что понял. Даже попросил прощения. Черт, ведь действительно зашел не с того конца.

Дальше я просто тянул лямку. Однако все меньше сил оставалось на книги и размышления: вместо них постоянно прислушивался к беседам Джеффа и Джозефа. И бывало, когда Джефф замолкал в ожидании ответа, я ловил себя на том, что уже и сам жду реплики воображаемого напарника. И я стал больше времени проводить с Джеффом в кабине.

Спустя некоторое время Джефф забеспокоился. Тем не менее продолжал с притворным воодушевлением задавать разные вопросы, например:

– Как же быть, Джо, если мы расстанемся? Научи меня жить, Джо!

Но все однажды подходит к концу, даже утомительное орбитальное дежурство в системе Шаула. Наступил момент, когда мы обслуживали последний маяк рядом с планетой Шаула-Бай. Остался быстрый межпланетный перелет к Шауле-Ниа – и вот она, база.

Я работал, как полагается, со страховочным фалом, но заигрался с системой маневрирования. Мотался туда-сюда явно больше, чем следовало, и баллоны почти опустели. Радиосвязь ненадолго отключил: у Джеффа появилась привычка нервно болтать в открытом космосе – видимо, сообразил, что вместе с Джозефом не влезть в один скафандр.

Завершив дела, я остановился, чтобы напоследок взглянуть на корабль. Обычно у него плавные, изящные очертания – от заостренного носа, где располагается жилой отсек, до сужающегося хвоста с ионным двигателем. Сейчас же на корпусе челнока было больше хлама, чем на изучающем астероиды геологе-любителе при первом выходе за борт. На протяжении каждой смены не меньше полусотни ученых заявлялись с разрешением от начальства установить на космическое судно какой-нибудь исследовательский аппарат. Безумнее всего смотрелся гигантский приплюснутый обруч из позолоченного алюминия, с толщиной чуть больше, чем у фольги. Он крепился сверху перпендикулярно хвосту корабля и торчал в обе стороны на двадцать футов. Не знаю, для чего служила эта штуковина – может, оценивала влияние космоса на ленту Мёбиуса, – но выглядела она точь-в-точь как обручальное кольцо, побывавшее под каблуком. Мы с Джеффом прозвали ее Растоптанной Любовью.

Но все прицепленное барахло не мешало кораблю производить самое приятное впечатление, выделяясь на фоне темно-оранжевых степей и светло-голубых морей Шаулы-Бай. Звезда Шаула – старушка лямбда Скорпиона – жарко пламенела вдали. На борту, около жилого отсека, отчетливо виднелась гигантская надпись: «Соединенные Штаты». Соединенные Штаты Шаулы, конечно же.

Я погрузился в раздумья: пожалуй, это не такое уж и плохое дежурство… И вдруг увидел, как челнок осторожно поплыл мимо Шаулы.

Из хвоста вырывалось призрачное синеватое пламя, словно струйка горящего бренди лилась в кофе брюло. Я мигом догадался, что произошло, и захотел врезать себе за непредусмотрительность: сразу за Джеффом на борт поднялся Джозеф. И Джефф уже орал:

– Ну наконец-то, болван ты ленивый! Все в порядке? Ладно, включаю двигатель!

Ведь я сам навлек беду, рассказав Джеффу дурацкую историю про санки. Да еще и липнул к нему как банный лист – вот он и решил избавиться от меня и остаться с Джозефом.

Корабль тем временем потихоньку набирал скорость. Страховочный фал, вившийся змеей к шлюзовому отсеку, начал расправляться.

Как известно, ракеты с ионными двигателями хороши лишь в межпланетном пространстве. Они медленно разгоняются; наш челнок развивал ускорение максимум в половину g, а сейчас шел и подавно с четвертью. Это означало, что корабль стартовал медленнее, чем большинство автомобилей.

Но ионный луч будет гореть часами, увеличивая скорость судна до пятнадцати миль в секунду и уводя его все дальше и дальше от бедняги Джо Хансена.

Так и случилось бы, не будь мы связаны.

Повезло, что я неделями упражнялся в космосе с фалом, хоть никаких призов и не выиграл. Недолго думая, я принялся аккуратно раскачивать фал. С третьей попытки, когда он уже почти выпрямился, удалось зацепить его за небольшой вырез в выступающем конце «Растоптанной любви». После этого я подтянул фал и позволил ему плавно скользить в руках, чтобы хоть как-то смягчить и распределить рывок от разгоняющегося челнока. Пусть четверть g – это немного, но через несколько секунд движения может дернуть неслабо.

Фал рвануло, и он не лопнул. «Растоптанная любовь» тоже выдержала, хотя в лучах Шаулы я разглядел, что она кое-где угрожающе погнулась.

Так я и тащился чуть в стороне от корабля. Ощущения, будто свисаешь на веревке с края лунной скалы. И с каждым мигом корабль увеличивал скорость на пять футов в секунду.

Счастье, что я вовремя догадался держаться в стороне и не подставлять фал (и себя) под ионный луч. Сбоку поток ионов не выглядел горячим, однако анфас он пылал гораздо ярче, чем дуговая лампа, и был сфокусирован почти как лазер. Представить страшно, что произошло бы, очутись я прямо за кормой (даже на расстоянии ста ярдов).