Корявое дерево

– А как насчет этого? – На рисунке изображена гигантская фигура в мантии с капюшоном, восседающая на троне.

– Наверное, это Хель – властительница подземного мира, царства мертвых. – Стиг видит растерянность и непонимание на моем лице и поясняет: – Христиане украли ее имя и назвали так свою преисподнюю – hell[5]. Древние скандинавы не верили в дьявола, в их загробном мире не было ни огня, ни горящих в нем людей.

Он хмурит брови, потом добавляет:

– Это темная богиня-мать, в чьи холодные объятия должны прийти мы все. Считается, что после твоей смерти Хель заставляет тебя взглянуть на себя со стороны.

– Что ты имеешь в виду?

– Она заставляет тебя увидеть в себе и хорошее, и дурное. Думаю, для того, чтобы человек смог поучиться на своих собственных ошибках. – Стиг просматривает и другие рисунки, и он явно озадачен. – Это нарисовала твоя бабушка?

Оставив этот вопрос без ответа, я сажусь напротив него и начинаю рыться в листах бумаги.

– А как насчет вот этого? – спрашиваю я, вынимая рисунок того самого дерева и сидящих у его подножия трех женщин. Как и на резном изображении на крышке сундука, они держат в руках шнур, передавая его друг другу, и одна из них зажимает в руке большие ножницы. Я нервно тереблю свой амулет, дергая его, пока Стиг рассматривает рисунок.

– Это Норны, – говорит он.

У меня екает сердце:

– Ты уверен? – Цепочка амулета лопается в моей руке. – Вот черт!

– Ничего страшного. Мы можем его починить. – Прежде чем я успеваю ему помешать, Стиг берет кулон из моей руки. – Нам надо просто…

Я в досаде выхватываю у него амулет.

– Я знаю, что мне надо делать. Ведь я сама изготовила эту штуку!

Стиг откидывается на спинку своего стула. И смотрит на меня с таким видом, словно он привел в дом дворовую кошку и вдруг обнаружил, что у нее блохи. Я поддеваю цепочку кулона ногтем.

– Все дело в этом вот звене… – начинает было он.

– Я не слепая! – огрызаюсь я, потом, чувствуя себя виноватой, бормочу: – Неплохо бы найти какие-то инструменты.

Стиг наклоняется, выдвигает один из ящиков буфета и дает мне извлеченные оттуда инструменты. На сей раз то, что он знает, где что лежит в доме Мормор, вызывает у меня не досаду, а улыбку.

– Спасибо. Прости за резкость. Просто… все это как-то странно.

Стиг пожимает плечами – мол, ничего, бывает – и смотрит, как я вожусь с цепочкой. У меня всегда была твердая рука, но сегодня я явно не в ударе.

– Можно? – Он делает мне знак отдать ему щипчики и кулон.

Я неохотно отдаю их ему и смотрю на его руки, когда он осторожно расстегивает застежку.

– Значит, эти Норны – тоже божества? – спрашиваю я.

Стиг заправляет за ухо упавшую ему на лицо черную прядь и ловко соединяет цепочку, починив серебряное звено.

– Нет. Они старше богов. Это женщины, сплетающие судьбу – они решают, какая у каждого из нас будет жизнь и когда мы умрем.

Так вот что имела в виду Мормор, когда написала, что дар получать сведения, прикасаясь к одежде, находится в скрытом состоянии, пока тебе не являются Норны. Она выразилась фигурально, имея в виду судьбу. У меня вырывается тихий смешок. Как я вообще могла подумать иначе?

– Стало быть, Норны – это выдумка?

Он устремляет на меня вопросительный взгляд.

– Как сказать. Некоторые люди считают, что и Норны, и старые боги вполне себе реальны. У их религии есть название, но сейчас я не могу его вспомнить. – Он роняет цепочку с кулоном на стол и достает из кармана телефон. – Вечно я забываю, что здесь нет Интернета. Если бы доступ был, я мог бы посмотреть ее название, чтобы сказать тебе.

Я пытаюсь надеть кулон обратно на шею, но не могу расцепить застежку.

– Позволь тебе помочь.

Стиг встает и обходит стол. Я поднимаю волосы, чувствуя себя неловко, и он осторожно надевает цепочку мне на шею. Его пальцы легко касаются моей кожи, и по моему телу проходит тепло. Он застегивает кулон, но не двигается с места.

– Значит, все это досталось тебе в наследство? – спрашивает он.

– И не только это, – вздыхаю я.

Стиг снова садится напротив меня и ждет объяснений.

– Мормор каждое утро ухаживала за тем деревом, и она хочет, чтобы то же самое делала и я.

– Ухаживала?

– Это значит «заботилась».

– Я знаю это слово. Но как можно заботиться о дереве? Разве оно не заботится о себе само?

Я беру в руки дневник Карины и листаю его, пока не дохожу до рисунка, на котором изображена женщина, стоящая на коленях в полости ствола дерева. Рядом с ней на земле стоит деревянное ведро.

– Я должна каждое утро брать воду из колодца и поливать ею корни этого дерева внутри самой большой из его полостей.

Стиг берет у меня дневник и пробегает глазами исписанную страницу.

– Но не могла же твоя бабушка действительно верить тому, что говорится здесь, верно?

Я фыркаю, не в силах скрыть своего раздражения:

– Я же не знаю, что здесь говорится!

– Конечно, извини. – Он роняет дневник на стол, как будто с его страниц только что выползло что-то гадкое, бросает взгляд на меня, потом на окно, потом опять на меня. – По мнению того, кто это написал, то дерево, что растет вон там, и есть Иггдрасиль – Мировое дерево.

– То самое, на котором, по твоим словам, висел Один?