Я решительно иду к дереву. Возможно, все это существует только в моем воображении, но я уверена – ворон хотел мне что-то сказать. Он
Стиг кричит:
– Давай пойдем в дом! Здесь же чистый колотун. Ты можешь сделать это и завтра.
Я останавливаюсь и с тяжелым вздохом поворачиваюсь к нему:
– Я точно знаю, что должна сделать это сейчас.
Какое-то время мы стоим, уставившись друг на друга. На его лице я вижу бурю эмоций, так очертания ландшафта изменяют свой вид под влиянием света и тени, когда солнце ненадолго заволакивает туча. Его глаза горят, они опасны. Похожие на бурное море, они могут утащить меня в пучину, если я им это позволю.
Я хмурюсь, желая, чтобы он сказал что-нибудь такое, что даст мне возможность объяснить, но, с другой стороны, как я могу объяснить то, чего не понимаю сама? Наше дыхание белыми облачками висит там, где должны были бы быть слова.
В конце концов он отворачивается от меня, бормоча что-то по-норвежски. Я смотрю, как он, пробираясь сквозь снег, медленно идет к дому. Его плечи сгорблены, как у тех фигур на рисунке. Он исчезает в доме, и одиночество окутывает меня, словно изорванный плащ.
Я гляжу на равнодушное, холодное небо и вздыхаю. Я не стала рассказывать Стигу ни о дневниках из сундука, которые перемещались сами собой, ни о дергающейся кукле, потому что, скорее всего, он бы мне не поверил. Я знаю – он никогда в меня не влюбится, но все равно не хочу, чтобы он думал, будто я схожу с ума.
Судорожно вздохнув, я поворачиваюсь к дереву. Воздух наполняется жужжанием, которое становится громче с каждым моим шагом. Я закрываю рукавом нос, но от этого отвратительный запах не становится слабее. Мормор умерла более недели назад, и с тех пор за деревом никто не ухаживал. Она не упомянула, что будет, если его не поливать, но это наверняка что-то нехорошее.
Я обхожу дерево, спотыкаясь о его выступающие узловатые корни. Колодец невелик, его могли бы, взявшись за руки, окружить всего три человека, но что-то говорит мне, что его глубины бездонны. Я погружаю в воду ведро, с ветки взлетает ворон; его черные крылья хлопают, словно аплодируя. Я смотрю, как он улетает прочь, и в моем мозгу роятся бесчисленные вопросы. Мормор каждый день кормила на своем крыльце ворона и клялась, что к ней прилетает одна и та же птица. Возможно, он наблюдал и за мной.
Ветви дерева сотрясает порыв ветра, и за воротник моей куртки мне на шею стекает талая вода, вызывая дрожь. Я не могу отделаться от мысли о волке. А что, если Олаф все-таки не застрелил его? Я оглядываюсь по сторонам, чувствуя себя легкой добычей.
Жужжание стало громче. Я чувствую – должно случиться что-то дурное. Согнувшись почти вдвое, я вхожу в самую большую полость в дереве. Яма сделалась еще больше. Слишком черная и слишком глубокая, она похожа на глумливо ощерившийся рот. Древесина вокруг нее покрыта глубокими царапинами, как будто в нее пытался забраться какой-то зверь, или же из нее вылезло нечто когтистое. Инстинкт говорит мне, что надо выплеснуть воду в сторону ямы. Закрыв глаза, я представляю себе Мормор – ее длинные светлые волосы, ее озорную улыбку. Это придает сил, которые мне ох как нужны. Жужжание превратилось в рев, такой громкий, что он вызывает боль. Я закрываю уши руками, и ведро с глухим стуком падает на землю. У меня такое чувство, будто яма не хочет, чтобы я подошла ближе.
Стиснув зубы, я хватаю ведро с земли и выплескиваю воду на корни дерева. Раздается шипение, словно я потушила огонь, а затем слышится ужасный звук, будто тысячи душ сделали долгий предсмертный вдох. Что бы могло издать такой звук?
Я бросаюсь вон и, споткнувшись о корень, ничком растягиваюсь в снегу. Вокруг дерева змеится туман и окутывает мое тело. Я с трудом поднимаюсь на ноги, и с ветки резко взлетают два ворона, заставив мое сердце екнуть. Я ищу глазами домик Мормор, но окружающий мир вдруг словно исчезает.
Охваченная смятением, я приваливаюсь к поросшему мхом стволу. Что говорила мне Мормор?
Кора дерева вдруг лопается, и в мои ноздри ударяют свежие, растительные запахи. Я смотрю, не веря своим глазам, и вижу – из дерева появляется человеческий лоб, затем женское лицо с изящными скулами и острым подбородком. С моргающих, словно просыпающихся к жизни век женщины сыплются мох и земля.
Ее голова с тошнотворным хрустом резко поворачивается ко мне. Не в силах пошевелиться, я вижу, как узловатая шишка на дереве превращается в идеально круглую дыру, внутри которой свернулся бледный червь. Голос женщины звучит, как шелест ветра в оставшихся на дереве мертвых листьях: – Время на исходе, Марта.
Просто уходи – уходи сейчас