Корявое дерево

– Тебя никак нельзя назвать страшным. – Мое сердце начинает учащенно биться от одного взгляда на него. Келли, бывало, просматривала глянцевые журналы, вырывая из них фотографии парней, а потом делала из них коллаж, чтобы таким образом создать свой идеал мужчины. Я смеялась над этой ее причудой и говорила, что это сродни тому, что делал Франкенштейн, создавший из частей трупов жуткое существо и ожививший его. По правде говоря, мне никогда не нравились опрятные и респектабельные молодые американцы, которых предпочитала она – и я по-прежнему не знаю, нравятся ли мне музыка «хеви метал» и одежда черного цвета; мне просто нравится Стиг. Возможно, если бы он отдавал предпочтение юным танцовщицам из групп поддержки спортивных команд или королевам школьных выпускных балов, я бы смотрела на него по-другому, но ему по душе девушки с пирсингом, в чудной одежде и с татуировками, девушки, не похожие на остальных.

Я прижимаю голову к его груди, желая поделиться с ним всем, что со мной случилось, хотя это и страшит меня.

– Я упала с того корявого дерева за домом несколько месяцев назад. Так я повредила глаз.

Стиг прижимает руку к моей голове, но ничего не говорит. Я продолжаю говорить, боясь, что, если не скажу этого сейчас, то не смогу произнести этих слов никогда:

– Это началось в больнице. Я могу многое узнавать о людях, просто прикасаясь к их одежде, как будто в материал, из которого она была сделана, впечатались их воспоминания и эмоции. – Я сглатываю и добавляю: – Я думала, что Мормор сможет мне это объяснить. Поэтому я и приехала сюда.

Внезапно от джемпера Стига мне передаются и другие чувства – страх и недоверие. Так я и знала!

Он пытается говорить спокойным, ровным тоном:

– Стало быть, ты полагаешь, что написанное в тех дневниках – правда?

Я уже не могу остановиться. Раз он и так считает, что я не в своем уме, то что мне терять? К тому же если я кому-то этого не расскажу, то просто лопну.

– Я только что видела в стволе дерева женское лицо. Думаю, это была одна из Норн. – Я опускаю взгляд на руки, чувствуя себя паршиво из-за своих безумных слов.

Стиг отвечает осторожно: – Возможно, этому есть и другое объяснение. Люди, страдающие от гипотермии, иногда видят то, чего нет. Если ты упала в снег, быть может, это холод вызвал у тебя…

Я вырываю руку из его руки. Стиг тянется, чтобы схватить ее снова, и рукав его джемпера скользит по моему предплечью. И тут же меня накрывает новая волна острого чувства вины. Стиг разозлился на своего отца, а потом, когда оказалось, что тот погиб, испытытал чувство вины из-за того, что был на него зол. Он бы все отдал, только бы поговорить с отцом еще раз.

Я, не раздумывая, говорю:

– Знаешь, не казни себя за то, что той ночью позвонил отцу. Твоя мать всячески мешала вам видеться, и тебе просто хотелось провести с ним какое-то время. Ты не мог знать, что он врежется в фонарный столб.

Стиг вскакивает на ноги, глаза у него круглые от изумления:

– Откуда ты… Я же никогда тебе этого не говорил!

Я снимаю с рукава приставшую нитку. Мне было необходимо сделать так, чтобы он поверил, но что, если тем самым я сделала только хуже?

– Марта?

Я молча показываю на его джемпер.

– Ты узнала все это, просто касаясь моей одежды?

– Я не собиралась этого делать, но когда ты притянул меня к себе…

Стиг прижимает руку к голове.

– Когда ты сказала… Я не знал. Я хочу сказать, что это же потрясающе! – Он садится на подлокотник дивана. – А что еще тебе известно?

– Только то, как ты себя казнишь. Вероятно, я уловила бы и другие твои эмоции, если бы просидела, касаясь твоего джемпера, дольше. Он на семьдесят процентов состоит из шерсти, а на тридцать – из кашемира. Чтобы узнать больше фактов, мне надо было бы коснуться хлопка.

Стиг опускает взгляд на свои джинсы.

– Погоди, ты хочешь сказать, что получаешь информацию от разных видов материала? И мои джинсы могли бы сказать тебе что-то, отличающеся от того, что рассказал джемпер?

Я киваю.

Он качает головой и начинает расстегивать пуговицы на джинсах, так что становится виден верх черных матерчатых трусов. Я ошарашенно моргаю.

– Тогда, если мне захочется утаить от тебя какой-то секрет, лучше будет раздеться догола! – Он смеется, потом застегивает свои джинсы обратно. – Нет, серьезно, это же потрясающе. Это просто отпад.

Он снимает один из своих черных носков и потряхивает им в воздухе передо мной:

– Вот, попробуй вот это!

Я отталкиваю его руку:

– Нет уж, спасибо!

Он нюхает носок и морщит нос:

– Я бы не удивился, если бы он и впрямь заговорил!

Я никогда не думала, что буду над этим смеяться, но внезапно мне становится так смешно. Балансируя на подлокотнике дивана, Стиг пытается надеть носок обратно на свою ногу. Он так хохочет, что чуть не сваливается на пол.

Потом замолкает, смотрит на меня большими глазами, и его голос становится серьезным:

– Если в дневниках написана правда и ты – потомок Одина, то вот это да! Ведь Один самый могущественный из богов, он верховный бог! Кто знает, что еще ты можешь делать?