Кормильцев. Космос как воспоминание

«Илья болтал, как всегда, обильно и язвительно, но двигался с большим трудом, — вспоминает Жильцова. — Я помогла ему сложить сорочки, свитера, какую-то мелочь... Когда мы поехали в лифте, он сидел на корточках, привалившись к стене. От боли у него выступил пот на лбу, и лицо стало зеленоватого цвета. Леня подумал, что его друг прикалывается, потому что «страдающего» Кормильцева он видел неоднократно. Но на этот раз Илье было не до шуток».

Выйдя на улицу, приятели случайно поймали роскошный черный Mercedes. Пока загружали вещи, бледный Кормильцев с трудом пролез на заднее сиденье и скрылся в ночи. По дороге на Белорусский вокзал он позвонил Олегу Сакмарову и еще нескольким друзьям, просто попрощаться. Ни на один из вопросов о своей дальнейшей жизни Илья ответить не смог.

Как ему удалось добраться до Минска, без приключений доехать с Каролиной до Варшавы, а затем долететь до Лондона, абсолютно непонятно. По-видимому, на сверхусилиях. И когда казалось, что все самое страшное уже позади, силы покинули поэта. В столице Англии измученный пересадками Кормильцев неловко оступился и грохнулся на асфальт больной спиной. Позднее он вспоминал, как случайные прохожие помогали ему добраться до остановки такси, усаживая на тележку для чемоданов.

Затем Илья с Каролиной направились в район станции Canada Water, где Алеся уже несколько месяцев снимала квартиру. Радостная Маньковская вышла встречать своих пилигримов и вдруг увидела, что Илья выпал из блэк-такси прямо на лужайку. По-другому выйти из машины у него не получалось. От бессилия Алеся начала плакать...

Пожилой водитель перетащил в квартиру вещи, а затем помог транспортировать туда самого Кормильцева. Перенапрягшись от путешествия, Илья прилег на кровать и не вставал в течение нескольких дней. Хотел отлежаться, перевести дух, чтобы с новыми силами ринуться в другую жизнь.

Он приобрел турник, на котором старался подольше висеть — якобы для вытяжки позвоночника. Сердобольные соседи посоветовали опытного массажиста, который приходил и колдовал над поясницей. Тогда никто и не догадывался, что трогать спину категорически противопоказано. Но Илье так было спокойнее, поскольку после массажа боль на некоторое время стихала.

«Когда Кормильцев переехал на Canada Water, он повел меня осматривать близлежащий парк, — вспоминает Саша Гунин. — Первым делом он показал мне места, где можно оборудовать сходки: «Смотри, вот здесь землянки можно вырыть, тут окопы, схрон... А вот тут, чуть подальше, уже штаб и основную базу». Он с энтузиазмом демонстрировал тайные тропы, а затем мы находили очередную скамейку, и Илья подолгу отдыхал».

Поскольку Маньковская растворилась в искусстве и сутки напролет училась, Кормильцев попытался водить Каролину в школу. На это ему требовалось в пять раз больше времени, чем обычному человеку. По дороге он ложился на газон, пытаясь перевести дыхание. Потом возвращался домой, в свою небольшую комнату на втором этаже, где стояли диван, столик и шкаф.

Но через месяц эти походы пришлось прекратить — добраться самостоятельно из школы Илья уже не мог. Теперь он лишь изредка вставал и пытался медленно передвигаться по квартире.

Когда приезжали друзья, концентрировался и изображал «хорошую мину при плохой игре» — мол, смотрите, сколько я могу пройти! Но затем быстро переходил, как он любил говорить, «в позу отдыха» — ложился животом на длинную скамейку, чтобы снять нагрузку на спину. Превозмогая боль, общался с гостями в привычной саркастической манере. На звонки старинных друзей и родственников из Екатеринбурга реагировал крайне болезненно: «Передайте им всем, что я никогда не приползу в этот город на брюхе! Ненавижу вас всех! Вы меня хотите уничтожить!»

На таком нервном фоне Кормильцев провел несколько месяцев. Несмотря на звонки и письма, связь с родиной становилась все слабее. Несколько новых книг «Ультра.Культуры» по инерции планировались к печати, но со стороны это напоминало агонию. В свою очередь, английские издательства не спешили публиковать переводы с русского. Становилось понятно, что вся многолетняя эпопея Кормильцева с экспортом российских авторов в Англию зашла в тупик.

Илья старался не отчаиваться и продолжал бороться с хмурой реальностью. Периодически погружался в чтение Корана, обсуждая прочитанное с Сашей Гуниным.

«Илья был мистиком, и ему были доступны для понимания многие аспекты невидимого мира, — вспоминает Гунин. — В разговорах он проявлял неподдельный интерес к суфизму, и я рассказывал ему о процессах духовной работы в этой науке. Мы много говорили об исламе, как о глубочайшей метафизической доктрине. Как-то Кормильцев признался, что принимает первую часть шахады, но у него есть вопросы ко второй части. В один из моих приездов мы проговорили всю ночь: о вере, Боге, жизни и смерти. Разговор был интимный, и обсуждали мы, в частности, вопрос о том, почему Мухаммед является последним пророком перед Концом света. Прощаясь, я подарил Илье четки и обратил внимание на то, что креста на нем уже не было».