Король призраков

С каждой минутой спора Яраскрик превосходил своего оппонента. Простая истина и логика были на его стороне. Иллитид бил по его слабым местам, неоднократно взывая к разуму встать над яростью, надеясь добиться расположения Креншинибона, кто, как он боялся, в конечном счете, и определит исход их борьбы.

Битва внутри превратилась в неконтролируемые разрушения снаружи, когда тело драколича стало бить и царапать, выдыхать пламя, плавившее камни и всё, находящееся рядом, и бросаться на стены, сотрясая всю скалу.

Постепенно ярость Гефестуса начала затихать, и внутренняя борьба сошла на нет, превратившись в обычный диалог и рассуждения. Под руководством Яраскрика Король Призраков стал размышлять, как компенсировать потерю Фетчигрола. Зверь начал мириться с прошлым и просчитывать следующий шаг в более значительной и важной битве.

Яраскрик позволил себе испытать легкое удовлетворение от победы, прекрасно понимая её временный характер и вполне ожидая новых битв с Гефестусом перед тем, как всё, наконец, закончится.

Иллитид обратил свои мысли и доводы к вполне реальной возможности того, что гибель Фетчигрола говорит о слишком глубоком проникновении призрака в то, что когда — то было теневым Планом. Но по причинам, всё еще неизвестным Королю Призраков, теневой План стал чем — то большим и более опасным. Также, казалось, он стал ближе к первичному материальному Плану, и, в таком случае, к чему все это приведёт?

Креншинибону было все равно, при помощи этого хаоса Король Призраков станет только сильнее.

А если через разлом придет опасная и слишком мощная организованная сила, Король Призраков может просто улететь. Хрустальный Осколок, понял Яраскрик, был куда более обеспокоен потерей двух из семи личей.

Гефестусу же оставалась только неослабевающая, кипящая злоба, и больше всего его сознание раздражала невозможность отомстить тем, кто разрушил жизнь дракона.

Пока Яраскрик думал о сроках наступления и о том, как создать более широкий путь, а Креншинибон сосредоточился на оставшихся пяти личах и на том, не требуются ли какие — нибудь восстановления, дракон лишь постоянно требовал немедленного нападения на храм Парящего Духа.

Сейчас они были не одним целым, но тремя разными его частями, и для Яраскрика грани, разделявшие триумвират, бывший Королем Призраков, были устрашающими и непроницаемо плотными, как никогда ранее. Так иллитид пришёл к неизбежному выводу, что ему нужно стать главным и подчинить союз своей господствующей воле и интеллекту.

И он надеялся, что ему удастся скрыть эти амбициозные замыслы от его слишком близких товарищей.

Глава девятнадцатая

Жрецы пустоты

— Мы — пустота! Ничего нет! — кричал бушевавший перед аудиторией в храме Парящего Духа жрец, сопровождая каждое слово топаньем ног. Засохшая кровь на его лице, волосах, и рана на плече, казавшаяся более серьёзной, чем была на самом деле, подтверждали его рассуждения. Безусловно, он оказался самым удачливым из пятерых человек, отправившихся в Снежные Хлопья, потому что одна из выживших потеряла ногу, а другая была обречена на ампутацию, да и то, если бедная женщина выживет.

— Сядь на место, Менлидус, старый ты дурень! — завопил один из жрецов. — Ты думаешь, эта тирада поможет?

Кэддерли с сомнением надеялся, что их собрат Менлидус, жрец Денеира, последует его совету, что ему не придётся вмешиваться затем, чтобы заставить замолчать этого рассерженного человека, так как тот был старше него на десяток лет, а уж выглядел, по крайней мере, на три десятка старше. Кроме того, Кэддерли понимал причину этой вспышки жреца и не был так уж не согласен с этими отчаянными заключениями. Кэддерли также не мог связаться с Денеиром и боялся, что его бог навсегда оказался потерянным, словно Денеир каким — то образом записал себя в числовой лабиринт, которым являлся Метатекст.

— Я — дурак? — произнёс Менлидус, прекратив кричать и остановившись. На его лице появилась кривая улыбка. — Я обрушивал столбы пламени на противников нашего бога. Или ты позабыл, Донрей?

— Конечно, нет, — ответил Донрей. — Также я не забыл время неприятностей и множество других безнадёжных ситуаций, из которых мы вместе выбирались.

Кэддерли одобрительно промолчал на эти слова, а когда окинул взглядом собравшихся людей, понял, что и каждый их одобряет.

Тем не менее Менлидус рассмеялся.

— Не из таких, как эта, — сказал он.

— Мы не можем утверждать этого, пока не узнаем в чём причина.

— В безрассудстве наших жизней, друг мой, — спокойно сказал побеждённый Менлидус. — Всех нас. Взгляни на нас! Художники! Живописцы! Поэты! Мужчины и женщины, дварфы и эльфы, которые ищут глубокий смысл в искусстве и вере. Художники, те, кто вызывает у нас эмоции глубиной своих картин и набросков, кто умно помещает на них пару слов для драматизма. Его хихиканье прекратилось. — Или мы — иллюзионисты?

— Ты сам не веришь в это, — сказал Донрей.