Королева четырех королевств

– Пойдем посидим вместе, – продолжает она так ласково, как только может, чтобы он чуть-чуть успокоился. Они входят в любимую комнату Иоланды – маленькую желтую гостиную между ее спальней и бывшей спальней Людовика. На темно-красных бархатных подушках нежатся левретки – и обиженно ворчат, когда их сталкивают, чтобы освободить место. Солнце освещает ковер и меха, раскиданные по полу, и Иоланда уносится мыслями в те далекие времена, когда тут резвились и шалили подрастающие дети.

– Жан, дорогой, – начинает Иоланда, – прости меня, что я отношусь к тебе как к одному из своих детей, хотя вижу перед собой высокого взрослого мужчину.

Тот не улыбается в ответ, и Иоланда понимает, что Жан принес поистине плохие новости. Впрочем, он наконец садится. Она бросает в огонь несколько веточек розмарина; слуги приносят еду. Дождавшись, когда они уйдут, Жан делает глубокий вдох и выпаливает:

– Любезная моя госпожа, я так торопился сюда, потому что должен сообщить вам об очень важном происшествии, которое могло затронуть дофина. – Ему не до светской болтовни – видно, что дело серьезное. – Неделю назад я по вашей просьбе отправился с принцем Карлом в Ла-Рошель. Мадам… там случилось ужасное.

Иоланда осторожно кладет обратно на тарелку кусок пирога. Произошла какая-то трагедия, но какая?

– Думаю, вы знаете – по крайней мере, мне так кажется, – что с тех пор, как дофин стал свидетелем ужасной резни в Монтеро, он боится деревянных мостов. Теперь, после того, что произошло в Ла-Рошели, он клянется, что никогда и шагу не ступит в зал, набитый людьми.

Иоланда придвигается к своему юному другу, который сидит на больших мягких подушках, и накрывает его дрожащую руку своей.

– Жан, дорогой, просто расскажи мне спокойно, что случилось, – говорит она, пытаясь унять его волнение.

Жан снова делает глубокий вдох и, глядя в пол, начинает:

– Мы с дофином и его свитой прибыли в Ла-Рошель. Горожане… оказали нам теплый прием. – Иоланда замечает, что он мало-помалу успокаивается. – Пришла целая толпа; нам кричали, махали руками, девушки бросали цветы под ноги нашим коням. Мадам, вы представить не можете, как приятно Карлу такое внимание! Он просиял и обратился ко мне с удивленной полуулыбкой, словно спрашивая: «Чем я это заслужил?» С каждым приветственным возгласом его уверенность крепла. Я был счастлив, что Карлу оказали такой прием и что это наполняет его такой радостью. После этого он пришел в отличное настроение и за обедом с воодушевлением рассказывал мне, как он нарядится на следующий день для встречи с самыми видными жителями Ла-Рошели. Он собирался облачиться в бордовую бархатную тунику, красные чулки и ботинки, а на шею повесить золотую цепь, указывающую на его должность. На голову он хотел надеть черный бархатный берет и брошью с жемчугом и бриллиантами приколоть к нему пышное белое перо. После обеда он принес все это мне показать и со смехом примерял берет сначала на меня, а потом на себя. Мы все шутили насчет пера: как лучше – чтобы оно спускалось ему на нос или щекотало ухо? А если Карл откинется на троне, перо не сломается?

У Жана учащается дыхание – он опять взволнован.

– На следующее утро мы вошли в зал, и дофин медленно и величественно прошествовал к своему месту. Его трон поставили возле стены в конце зала. Когда Карл уселся, я поклонился, отошел в сторону и встал вместе с другими стражниками под каменной аркой, недалеко от трона, – оттуда все было хорошо видно. Я наблюдал, как в зал заходят все новые и новые местные вельможи – все роскошно одетые, явно в своих лучших нарядах, исполненные почтительности, всем своим видом выражая восхищение дофином. Вскоре зал был набит битком. Я вглядывался в лица собравшихся и тут услышал низкий стон, как будто стены заговорили друг с другом.

Он отпивает еще вина: во рту у него пересохло.

– Остальные, по всей видимости, тоже это услышали и начали с любопытством озираться. Звук медленно нарастал, пока не превратился в оглушительный скрежет, – и тут пол в зале не выдержал веса горожан и в один миг обрушился!

Жан умолкает: ему не хватает воздуха. Глаза его расширились, и у Иоланды тоже перехватывает дыхание.

– Один стражник, который стоял рядом со мной, ринулся к дофину и провалился вместе со всеми на нижний этаж. Остальные рывком втащили меня под арку, и мы в ужасе смотрели на это зрелище – и на дофина.

Иоланда, окаменев, слушает его с раскрытым ртом.

– Он был там, мадам, – сидел на кресле, которое крепилось к стене! Карл повис в воздухе, а весь зал, полный людей, превратился в груду балок и камней, присыпанную густым слоем серой пыли, из-под которой доносились ужасающие крики. Вопли, стоны, рыдания – и дофин, застывший на троне посреди стены. Он побледнел, сжал губы, вытаращил глаза и изо всех сил сжимал подлокотники кресла. Я не мог отвести от него взгляда. Его лицо исказилось от ужаса, он смотрел на изломанные, искореженные тела внизу, на мертвых и раненых, едва видимых среди обломков дерева и камней, кто-то кричал, плакал, молил о помощи – а дофин не мог пошевелиться.