Королева Виктория

Виктория была рада этому. «Можно с трудом выносить нелепость местных обычаев, но мужество и выносливость Альберта произвели здесь настоящую сенсацию, об этом везде все только и говорили. Сделай он какое-нибудь великое открытие, люди не оценили бы это столь же высоко, как его поведение на охоте! Это скорее отвратительно, но имеет и положительную сторону — раз и навсегда положен конец сплетням, будто Альберт плохой наездник», — с гордостью писала она дядюшке Леопольду.

Даже речи больше не было ни об упреках, ни о ссорах, ни о семейных сценах. Отныне она жила одной жизнью «с самым лучшим из мужей, ныне существующих или когда-либо существовавших на этом свете. И я сомневаюсь, что есть другая такая женщина, которая любит и уважает своего мужа так же, как я люблю и уважаю моего дорогого Ангела!» Любил ли и он ее так же сильно? Она стала его судьбой. Владея ее сердцем, чопорный немецкий принц менее чем за три года де-факто занял в ее королевстве место принца-консорта, в котором де-юре парламент все еще отказывал ему!

Глава 8

1844 год начался с траура. В январе в возрасте пятидесяти девяти лет скончался отец Альберта, и его смерть повергла молодых супругов в состояние крайней подавленности. Распутная жизнь герцога Эрнеста стала причиной его разрыва с первой женой, из-за чего принц рос практически сиротой. Герцог выпросил у Виктории солидную пенсию. Он прислал им оскорбительное письмо, в котором ругал за то, что они не назвали своего первого сына его именем. И все же они горько оплакивали его смерть. «Мы сидели втроем — я, бедная матушка и Виктория — и плакали, а вокруг нас стояло множество людей, холодных и бесчувственных, как камни», — жаловался Альберт Штокмару. У Кобургов было принято устраивать мелодраматические сцены по случаю кончины родственников, и Виктория с легкостью подчинилась этому обычаю.

Слугам было приказано надеть черные ливреи. Двор также должен был носить траур. На почтовой бумаге королевы появилась черная кайма. «Мы остались одни на свете, и мысль эта невыносима... Наши бедные дети не понимают, почему мы плачем, и спрашивают, как так получается, что мы все время ходим в черной одежде», — писал принц своему старшему брату. Эрнест наконец остепенился, женившись на Александрине Баденской. В июне новобрачные гостили в Виндзоре, и Альберт не упускал случая подчеркнуть брату преимущества семейной жизни: «Виктория скорбит вместе со мной и тобой. Это большое утешение для меня, и твоя милая Александрина тоже проливает слезы вместе с тобой. Давай же позаботимся об этих дорогих нам существах; давай любить и беречь их, ибо именно в них заключается наше счастье... Виктория посылает тебе булавку для галстука с прядью волос нашего дорогого отца». Атмосфера скорби окутала королевский дворец, где с появлением Альберта с каждым днем все больше и больше насаждалась пугающая напыщенность.

Спустя два месяца принц отбыл в Кобург, чтобы решить проблемы отцовского наследства. Виктория еще ни разу не расставалась с Альбертом, даже на одну ночь. Она с ужасом думала об этой разлуке. Не позволит ли дядя Леопольд своей супруге, ее дорогой тетушке Луизе, приехать в Англию составить ей компанию? «Если мне придется остаться совершенно одной, боюсь, я этого не вынесу. Возможно, я веду себя не слишком разумно, но вы только подумайте, во что может превратиться для меня эта разлука с моим Единственным и Несравненным, пусть даже она продлится всего две недели».

Единственным утешением для нее были письма ее «дорогого Ангела». Еще не успев сесть в Дувре на корабль, он уже писал ей: «Любимая моя, я здесь уже целый час, и мне жаль этого потерянного времени, ведь я мог бы провести его с тобой... Бедная моя девочка! Наверное, сейчас, когда я пишу тебе, ты собираешься идти завтракать и обнаружишь за столом пустое место, то место, которое вчера занимал я. Надеюсь, что в твоем сердце мое место не опустеет... Теперь тебе осталось на полдня меньше ждать меня; когда ты получишь это письмо, будет уже на целый день меньше. Пройдет всего тринадцать дней, и я вновь окажусь в твоих объятиях. Твой верный и нежный Альберт».