Королевская кровь 2

кулаках, в груди, и реальность плавилась, сгорала в ней, исчезала горьким едким дымом.

Было горячо, ново и больно.

Он проснулся еще в темноте, и лежал, глядя в потолок, чувствуя, как болит после ночного

загула тело. Затем встал, как был, нагим, подошел к окну, распахнул его настежь, в

осеннюю тьму и ветер, чуть не сорвав мешающуюся штору. И закурил, чувствуя на груди

и бедрах, на всем своем сухощавом теле капельки моросящего косого холодного дождя.

- Это и есть ревность, мой болезный друг, - сказал он себе голосом Тандаджи и хрипло

засмеялся.

Телефон молчал. Кто бы сомневался, что она не приедет. Да и не нужно это.

Вчера, в субботу, у него был день звонков. С утра позвонил Тандаджи, коротко и сухо

сообщил, что поведение Кембритча на посольской встрече в пятницу вызвало

международный резонанс, и, хотя газеты молчат – потому что информация

распространяется только по дипломатическим и родственным каналам, вся аристократия

континента наверняка уже в курсе. А у птичек тишина, будто и не было ничего.

«Не мне учить тебя ждать», - сказал ему Люк.

Шарик стучал и катился, и ничего еще нельзя было разглядеть на колесе, но сигналы о

том, что все идет верно, поступали.

После 12 позвонила Крис и превосходно сыгранным дрожащим голосом сообщила, что ей

очень жаль, но отец запретил ей встречаться с любимым Луки, потому что он

государственный чиновник и это может сильно навредить его карьере. И тут же добавила, что они обязательно останутся друзьями и могут встречаться в закрытых клубах, пока

шумиха не уляжется. Она так натурально всхлипывала, что Люк даже мысленно

поапплодировал ей. Хотя, возможно, Валенской и правда было грустно.

Ему не было грустно, ему стало легко.

Во время обеда раздался звонок от отца, и Кембритч-старший обрушил на непутевого

сына всю мощь отцовского гнева. Впрочем, это не помешало Люку наслаждаться

ароматным грибным супом с янтарными каплями масла на поверхности и превосходным

мясным паштетом, которые его добрая повариха, Марья Алексеевна, приготовила в

утешение – она всегда чувствовала, когда у хозяина проблемы. Но в этот раз, в принципе, и чувствовать не надо было – все было налицо. Хорошо хоть, что после работы хирурга и

виталистов он мог жевать и внятно говорить, а нос, как обещали, скоро перестанет

ощущаться. Шрамы, тем не менее, остались, красные, шелушащиеся, неровные, и Люк,

глянув в полированную гладь стола, усмехнулся. Он и так не был красавцем, а сейчас лицо

и вовсе напоминало перепаханное поле. И пусть они станут почти незаметны через два-

три сеанса виталиста, сеточка белых рубцов всегда будет напоминать о кулаках принца-

консорта.

- Ты опозорил нас, опозорил семью, - разорялся Кембритч-старший, и Люк кривился,

поднося ко рту ложку супа – потому что сейчас отец был прав. – Счастье, что в твоей

голове хватило ума не отвечать Байдеку, иначе мы были бы уже прокляты! Как ты

докатился до такого, сын, что мне невозможно приехать к тебе, потому что моя репутация

и так под угрозой? Скоро выборы главы партии, и из-за тебя придется уступить место

этому Савинскому! Что ты молчишь?

- Я слушаю тебя, - вежливо ответил Люк, прижимая трубку к плечу и намазывая горячий, сладко пахнущий хлеб желтым маслом.

- Мне бы лишить тебя наследства, - грозно сказал граф Кембритч.

«Но ты не можешь», - с удовлетворением подумал Люк.

- Как только королева вернется, я буду просить ее принять твои извинения. И ты

принесешь их, сын, ты меня понял? Публично! И, если понадобится, в ногах будешь

валяться, но вымолишь прощение. Понял, сын?

- Я все понял, - покладисто сообщил виконт, - все сделаю, папенька. Если ты уговоришь

принять мои извинения, я буду должен.

Граф тяжело дышал в трубку, и Люк вдруг вспомнил, что ему уже немало лет.

- Люк, - произнес его родитель весомо, - прекращай пить. Ты уже не мальчик, пора

остепениться, я же знаю, что голова у тебя светлая. Хватит гулять, найди себе хорошую

жену, пусть не принцессу, рожай детей, входи в дела графства. Тебе быть лендлордом. Мы

не вечны, сын.

- А как же укрепление позиций рода и усиление крови? – с сарказмом спросил лорд-

младший. – Я же все еще официально обручен с первой Рудлог, неужели откажешься от

таких перспектив?

- Какое обручение, - разочарование так и скользило в голосе старого политикана, - кто тебя

теперь к этой семье подпустит, сын? Хорошо, что хоть журналистов с возвращением

Рудлогов заткнули, и простые граждане нас не полощут. Какой позор! Боги, какой позор!

Сколько времени и сил придется потратить, чтобы все исправить!

Восклицания снова пошли по кругу, как и увещевания, и Люк вежливо слушал, давая

выговориться, пока старший не выдохся и не положил трубку.

Потом пошли звонки на городской. Дворецкий вежливо отвечал, и вычеркивал

приглашения и запланированные визиты из светской карты. Люка это не трогало. Он и

раньше-то не вызывал в местном обществе сильного восторга, и только его титул

заставлял искать его общества и приглашать на обеды и ассамблеи. А теперь от него

воротили носы.

Он набрал мать и долго ждал, пока чопорная инляндская экономка позовет к телефону

леди Шарлотту.

- Сынок, - сказала она тепло.