Королевская тайна

– Под настроение задирается. Но тому, кто может управиться с быком, лев не страшен.

Я решил подвести разговор к нужной теме постепенно.

– И в каких же случаях у льва возникает подобное настроение?

– Когда он проголодается или решит, будто на него нападают. Или, – тут Брокмор сделал пальцами непристойный жест и хохотнул: его смех напомнил мне бульканье воды, вытекающей из подземного резервуара, – когда ему этого дела захочется, да только самок у нас тут нет.

– Если в вольер войдет человек, зверь на него бросится?

– Смотря в какое время к нему сунешься. На самом деле львы не сильно отличаются от обычных домашних кошек, сэр. Когда набьют брюхо и дремлют, то в вашу сторону даже и не посмотрят, главное – близко не подходить. Хотя Калибан – зверюга непредсказуемая.

– Вы к нему заходите?

Брокмор пожал плечами:

– Когда хозяин жалуется на сильную вонь, приходится как-то выгребать помет.

– Стало быть, лев может напасть даже на вас, человека, который его кормит?

– Ко мне он привязан не больше, чем я к нему. – Брокмор опять сплюнул и оглянулся на дверь пивной. – Да, Калибан уже на меня кидался. Но я себя веду осторожно. – Смотритель отступил на шаг: ему явно не терпелось вернуться туда, где его ждал эль. Я понял, что мое время истекает. – Вхожу в вольер – беру багор с металлическим наконечником, вы эту штуку видели. А сын стоит поблизости с хлыстом и смоляным факелом. Эта зверюга к огню близко не подойдет.

Я достал второй шиллинг:

– Меня интересует еще один вопрос. Слышал, на днях вы обнаружили на жертвенном камне мертвеца.

– Кто вам сказал? – Вопрос прозвучал сердито, однако шиллинг из моих пальцев Брокмор выхватил.

Я неопределенно махнул рукой в направлении Смитфилда:

– Ну, ходят слухи.

Брокмор опустил голову и выпятил подбородок, будто хотел ткнуть меня им.

– Это правда, сэр. Там на самом деле лежал мертвец. А кто скажет, будто я вру, тот отродье дьявола и вислозадой заразной шлюхи.

– Даже не сомневаюсь. Значит, вы хорошо разглядели покойника?

– Попробуй тут разгляди! Темнотища была как у черта в заднице. Видеть я его не видел, но зато ощупал как следует. – Он поднял правую руку и выставил передо мной ладонь, расставив пальцы. «Ни дать ни взять сосиски вразвес в лавке мясника», – подумал я. – Сел я, значит, на камень, чтобы перевести дух, и тут чувствую – там кто-то лежит. Сначала пальцы нащупал, потом всю руку. После этого лицо. Щеки у него были холодные и липкие. И рот я тоже нащупал. Зубов у него считай что не было – одни пеньки. А глаза открыты. И кровь я тоже почувствовал.

Брокмор обладал своего рода талантом рассказчика. Он наблюдал за мной, оценивая произведенное впечатление.

– Точно знаю, что это была кровь, – прибавил смотритель. – Сначала я ее понюхал, а потом и на язык попробовал, чтобы уж наверняка убедиться.

От одной лишь мысли об этом меня передернуло.

– Вы уверены, что тот человек был мертв?

– Сразу видно, что вы никогда стада не перегоняли, господин. Погонщик хоть днем, хоть ночью живое существо от мертвого отличит.

Некоторое время я помолчал в задумчивости, а потом стал рассуждать:

– И конечно же, вы, как и любой благоразумный, добропорядочный лондонец, позвали ночной патруль. Но когда дозорные пришли с фонарями, тела на камне не оказалось, верно?

– Тупицы. – Брокмор выразительно сплюнул. – Взяли да и заявили, что мне, дескать, померещилось! Я им говорю, тут дело ясное, к гадалке не ходи: убийца вернулся и забрал труп. Но эти придурки не верят, и все тут! Даже на следующий день слушать не пожелали, а ведь я им доказательство предъявил. Сунул им под нос руку – ту, которой мертвеца трогал. На ней кровь осталась.

– А они что?

– Сказали: ну еще бы, ты ведь свою зверюгу кормишь, целыми днями с мясом возишься, вот у тебя руки и в кровище. Буквально в лицо мне посмеялись, господин.

– Как жестоко с их стороны, – покачал я головой.

– Хохотали, точно стая макак, сэр. Но я-то знаю, что труп на камне и впрямь был. Убитый – джентльмен.

– Как вы догадались?

– По камзолу. Мой дядя был портным и научил меня, как на ощупь определять качество ткани. Сукно хорошее, не домотканое, а рубашка, хоть на целый фунт готов поспорить, из голландского полотна.

Такая одежда дорого стоит, даже если она с чужого плеча. Некоторое время мы оба молчали. Я достал последний шиллинг – больше у меня с собой не было – и сжал монету в кулаке.

– Помните, вчера юная госпожа Фэншоу увидела в вольере у Калибана платок и стала просить, чтобы его отдали ей?

– Да, господин, был платок. – Брокмор нахмурился, пытаясь сообразить, к чему я веду. – То ли багровый, то ли красный.

«Не багровый и не красный, а бордовый», – мысленно поправил его я. А вслух осведомился:

– Не знаете, долго он там пролежал?

Брокмор пожал плечами.

– Спрошу по-другому, – не сдавался я. – Когда вы в последний раз убирали в вольере? Если бы платок тогда лежал на полу, вы бы его заметили, не так ли?

Наши с Брокмором взгляды встретились. Может, он был и горький пьяница, но не дурак.

– Вроде бы в пятницу убирался, – ответил смотритель.

Я бросил ему последний шиллинг.