Корона жигана

– Прав ты был, Кирьян, насчет магазина-то, – мотнул Сявка головой. – Если хочешь, могу еще покараулить.

– А я всегда прав, – усмехнулся жиган. – Караулить больше не надо. И так все ясно, как божий день. На вот, возьми на хавку, а может быть, еще и на бабульку какую-нибудь хватит, – задорно подмигнул жиган, сунув ему горсть монет.

Чиграш без интереса осмотрел вознаграждение, а потом брезгливо поморщился:

– Что я тебе, мелочовщик, что ли? Сявка только по-крупному работает! – Его слова вызвали очередной приступ хохота. – Ладно, как-нибудь потом рассчитаемся. Ну да я пошел, а то у меня в башке тяжеляк капитальный. Кажись, крепко окосел, – и, не прощаясь, затопал к выходу.

Кирьян посмотрел на Макея, угрюмо молчавшего весь вечер. Молодой жиган сосредоточенно подливал себе самогонки стакан за стаканом. Однако совершенно не пьянел, лишь лицо все более покрывалось пунцовой краской.

– Что-то я тебя не узнаю, Макей. Может, случилось чего? Поделись… Все-таки я тебе не чужой, может быть, что-то и придумали бы сообща.

Нервным коротким движением Макей отодвинул стакан с самогонкой.

– Я у тебя давно спросить хотел, Кирьян…

Пахан усмехнулся:

– Ну, чего же телишься… Спрашивай!

– Ты ведь с отцом в одном лагере чалился?

Кирьян нахмурился, откинулся на спинку стула и спросил:

– И что с того?

– А то, Кирьян, что люди о тебе разные вещи говорят.

Кирьян широко улыбнулся:

– Что-то я тебя не понимаю, Макей. – Он смерил долгим взглядом притихших жиганов и спросил: – К чему ты клонишь-то? Руби сразу, безо всяких этих политесов. Не люблю я гнилых заходов.

– Говорят, что ты под уркачами ходил.

– А-а, вот ты о чем… Было дело, – не сразу отозвался Кирьян. – Только ведь я этого и не скрывал никогда. Тогда многие жиганы под уркачами ходили. И, кстати, твой батяня тоже. А иначе бы нам тогда не выжить, – честно признался Кирьян, – перерезали бы нас всех темной ноченькой, вот и все.

– А у тебя не осталось… что-нибудь от отца?

Кирьян посуровел.

– Тяжелый разговор ты затеял, скажу я тебе. Ну да ладно, что с тобой сделаешь. – Жиган расстегнул рубаху. – Крест видишь?

– Вижу.

– Твоего батяни крест. Он мне перед смертью его отдал. Его ведь кто-то из уркачей уделал. Вот такие дела… Я ведь над его телом поклялся, пока не найду гада, так до тех самых пор не сниму с шеи распятие!

Рука Макея потянулась к стакану. Однако пить он не стал, отодвинул стакан в сторону и произнес:

– А чем докажешь, что это крест отца?

– Я не знаю, к чему ты клонишь, Макей. Свидетелей того, как он крест мне передавал, в живых уже никого не осталось… Времена-то суровые. Но если не веришь, то на перекладине буковки нацарапаны. Взгляни!

Кирьян бережно приподнял крест. Шнурок – обыкновенный, засаленный, вот только крест на нем особенный, знатной и очень тонкой работы. А в основании перекладины два бриллиантовых камешка.

– Где? – коснулся Макей пальцами распятия.

– А ты с другой стороны глянь.

Макей перевернул крест. В самой середине ровной старославянской вязью были выгравировано «Р» и «П», – Роман Пономарев.

Крест лежал в середине ладони, и тонкий шнур, зацепившись за большой палец, изогнулся в плавную дугу.

– Дай мне этот крест.

В голосе не мольба, скорее требование.

Жиганы за столом примолкли и с интересом посматривали на Кирьяна.

– Ты хочешь, чтобы я нарушил клятву, которую дал твоему отцу? – неожиданно мягко спросил Кирьян.

– Дай мне этот крест… Прошу тебя!

Да, это было больше требование, чем просьба.

Секунду Кирьян колебался. А потом кивнул:

– Бери… Чего ты на меня так смотришь? Ты хочешь еще что-то сказать?

– С чего ты это взял? – бережно уложил крест в карман Макей.

– Смотришь ты на меня как-то уж очень странно. Не припомню я такого взгляда.

– Тебе показалось, – улыбка у Макея получилась слегка вымученной.

Пальцы, скользнув вниз, остановились на оттопыренном кармане, где лежал наган. Совладав с собой, Макей взял стакан самогонки.

* * *

Автомобиль въехал в Большой Гнездниковский переулок и, рыгнув чадом, остановился перед массивным пятиэтажным зданием, у самого входа театра миниатюр «Летучая мышь». А следом за автомобилем сюда же подъехали пролетки. Из экипажей, запрудив переулок, повыскакивали молодые люди и уверенно направились в сторону театра.

– Куда, господа? – самоотверженно бросился навстречу гостям пожилой билетер. – Ваши билеты!

Он чем-то напоминал престарелого артиста: на плечах – выглаженный сюртук, на шее – бабочка. Возможно, так оно и было в действительности.

Высокий молодой человек в кожаной куртке, шагавший впереди, остановился у дверей и, сурово посмотрев на старого чудака, внушительно похлопал широкой ладонью по деревянной кобуре:

– Вот мой билетик… дорогой мой товарищ! Мы из Чека.

Старик опасливо прижался к стене и проговорил:

– Ну, если так… товарищи!

– Понимать надо, гражданин, – усовестил билетера человек в кожанке. – Нет у вас революционной сознательности. В городе банды жиганов разгуливают! Простым гражданам на улицу невозможно выйти, а вы тут… билетик, понимаешь ли!

Старик выглядел обескураженным:

– Я, конечно, товарищи, со всей душой и… с огромным пониманием. Но ведь концерт! Как-то неловко получается…