Короткая память

Помедлив несколько секунд, он вышел.

* * *

Старик Степан Алексеевич Беляев шел по улице. Был он опять в черном выходном костюме и при орденах.

В городе Степана Алексеевича знали. Многие с ним здоровались. Однако он не замечал никого.

Подошел к зданию горисполкома. Медленно, останавливаясь на каждой площадке, поднялся на третий этаж. Вошел в приемную.

Здесь был народ. Люди ждали, пока председатель исполкома освободится.

Секретарша печатала на машинке.

Степан Алексеевич, не обращая ни на кого внимания, направился к двери, обитой коричневым дерматином.

— Минуту! — секретарша подняла голову от машинки. — У Павла Максимовича совещание.

Но старик ее не услышал.

— Это Беляев, — вполголоса объяснил кто-то.

— Ну и что? — возмутилась секретарша. — Председатель занят.

...Фомин вел совещание.

— ...Доклад — минут сорок, — говорил он. — Содоклад, я думаю...

Дверь в кабинет открылась.

Фомин замолчал и грозно обернулся.

На пороге стоял старик Беляев.

— Степан Алексеевич? — удивился Фомин. — Что случилось?

За спиной Беляева выросла секретарша.

— Павел Максимович, я сказала товарищу... — начала было она, но Фомин махнул ей рукой, и секретарша скрылась за дверью.

— Что случилось, отец? — повторил Фомин.

— Зачем следователь сына таскает? — спросил старик. — Что он вам сделал?

— Порядок такой, — сказал Фомин, — идет следствие.

— Никакого следствия нет, — сказал Старик. — Убийца на свободе гуляет.

— Да ты садись, отец, — сказал Фомин. — Садись, пожалуйста.

Но Беляев не сел. Сказал:

— Он в дом ко мне явился. Терехин убил дочь, а теперь надо мной издевается!.. А вы все молчите, вам наплевать... Есть у нас в городе советская власть или ее нету?

Фомин снял телефонную трубку. Набрал номер. Сказал резко:

— Иван Васильевич, привет! Это Фомин... Ну что у тебя с тем делом?.. Когда?.. — Лицо его переменилось. — Сегодня?.. Да, ситуация!.. Ну хорошо, прошу, держи меня в курсе...

Он положил трубку.

Старик вопрошающе смотрел на него.

— Не знаю, что и сказать тебе, отец, — сказал Фомин. — Твой сын, Игорь Степанович, был сегодня у прокурора и оставил ему заявление, — Фомин развел руками, — в котором признает, что авария произошла по его вине.

— Это неправда, — сказал старик.

— Я только что говорил с прокурором... Ты же слышал.

— Ложь, — сказал старик.

Фомин опять развел руками.

Старик глядел в пол.

— Что делать, отец! — сказал Фомин. — Одно скажу: не многие способны на такой честный поступок.

Старик повернулся и пошел к дверям.

— Постой, отец, я тебе дам машину.

Но старик не остановился. Вышел за дверь.

Тягостное молчание наступило в кабинете.

— Зачем вы ему сказали, Павел Максимович? — укоризненно заметила пожилая женщина, сотрудница исполкома.

— Не знаю, — сказал Фомин. — Зря, наверное... Но каков сын старика-то, а?.. Если хотите, это и называется гражданским мужеством.

— А я думаю, просто хитрый ход в игре, — возразил мужчина помоложе.

— Что ты имеешь в виду? — нахмурился Фомин.

— Поживем — увидим... Только добровольцев в тюрьму, извините, не бывает... В это я не верю.

— А ты побывай в его шкуре, тогда и поговорим, — усмехнулся бородач, заведующий культотделом.

В это время распахнулась дверь и в кабинет быстро вошла секретарша.

— Павел Максимович, Беляеву плохо.

— Что? Где? — Фомин вскочил.

— Упал внизу на лестнице. Я «скорую» вызвала...

Фомин выбежал из кабинета.

Работники исполкома бросились за ним.

* * *

Был поздний вечер.

Кудинов сидел на скамейке в больничном парке.

Ждал.

На аллее показался Игорь Степанович Беляев.

Кудинов с тревогой обернулся к нему.

Беляев подошел к скамейке, сел рядом.

— Что? — спросил Кудинов.

— Сильнейший спазм, — сказал Беляев. — Но инфаркта нет, кажется.

— Слава богу, — вздохнул Кудинов.

— Слаб очень, — сказал Беляев. — Даже смотреть страшно.

Оба помолчали.

— Ну что, — спросил Игорь Степанович, — теперь ты мной доволен?

— Игорь! — укоризненно сказал Кудинов.

— А что тебе не нравится? Ты просил не совершать злодейства, я поступил, как ты велел. Правильно?

— А разве у тебя был другой выход? — тихо спросил Кудинов.

— Нет, разумеется, — сказал Беляев. — Правда, к двум могилам в нашей семье может теперь прибавиться третья, — он кивнул назад, на здание больницы. — Но она, Мотенька, будет уже целиком на твоей совести.

Кудинов не ответил.

— Поразительнейшая вещь! — сказал Игорь Степанович. — Ты вот добрейший, благороднейший человек. Мухи никогда не обидишь. А в результате губишь несчастного отца своей любимой жены. Выходит, и благородство не так уж безвредно, а? Бьет иной раз ниже пояса?

— Жизнь нас бьет, а не благородство, — тихо сказал Кудинов.

— А чьими руками? — спросил Беляев. — Разве не нашими собственными?.. Только знаешь, Мотя, если с отцом что случится, моя вина куда меньше твоей... Я случайно руль не удержал... Какая-то доля секунды!.. А ты ведь знал, на что идешь... Сознательно и обдуманно... Ты, Мотя, очень страшный человек. Гораздо страшнее меня...

Кудинов посмотрел на него.

— Значит, пускай невиновного Терехина в тюрьму? — спросил он.

Беляев покачал головой.

— Из тюрьмы, Мотя, возвращаются, — сказал он. — А с того света никогда. Мы с тобой это слишком хорошо знаем.