Кортик. Бронзовая птица. Выстрел

Миша вспомнил нелепо раскрашенную избу художника. Опасение, что он испортит клуб, на мгновение закралось в Мишино сердце. Но выражать недоверие человеку, который сам, добровольно предлагает свои услуги, было неудобно.

Все же он спросил:

А Хорошо будет?

- В отличном виде,- пробормотал художник, обводя стены сарая мутным взглядом,- по самому последнему слову… Большой театр делали…

- Денег у нас нет, придется бесплатно,- предупредил Миша.

- Бесплатно так бесплатно,- вздохнул художник.

- Красок тоже мало.

Кондратий Степанович опять вздохнул:

- Пожертвуем свои. Немного осталось. Одолжил леснику, да теперь с него не получишь.

- Какому леснику?

- Кузьмину, убитому.

- Разве он был лесником?

- Был. До революции. У графа служил. Доверенное лицо…

Вот что!.. Кузьмин служил у графа лесником. Значит, он хорошо знал лес… Опять лес! Тот самый лес, куда парни утащили привезенные лодочником мешки. Таинственный лес! Эта легенда о Голыгинской гати, о мертвецах без головы - не выдумана ли она для того, чтобы отпугнуть всех от леса? Ясно: надо идти в лес и посмотреть Голыгинскую гать. Там ли по-прежнему эти подозрительные парни и что они делают?

Мишины размышления прервал Кондратий Степанович, объявивший, что красить он будет сегодня ночью. Никто не помешает, не будет пыли, и вообще он привык творить ночью. Но ему в помощь нужны два мальчика.

Миша выделил для этой цели Бяшку и Севу.

Подходя на следующий день к клубу, ребята еще издали увидели около него большую толпу народа.

Что такое?

Ребята ускорили шаг. По улыбающимся лицам крестьян, по их смеху и шуткам Миша понял, что в клубе что-то произошло.

И когда он сам вошел в клуб, то не знал, плакать ему или смеяться.

Клуб был размалеван самым диким и невообразимым образом: изогнутые линии, круги, полосы, треугольники, просто кляксы, то бесформенные, то напоминающие морды диких зверей. Скамейки - полосатые, как зебры. Занавес - похожий на фартук маляра. Балки, поддерживающие крышу,- одна черная, другая красная, третья желтая. Под каждой балкой - по лозунгу: «Анархия - мать порядка», «Да здравствует чистое искусство!», «Долой десять министров-капиталистов?».

Кондратий Степанович с гордым и независимым видом расхаживал по клубу. Так же гордо и назависимо держались Бяшка с Севой. Они объявили Мише, что это последнее слово в живописи. Так теперь рисуют во всех странах. Так рисовал и Маяковский, пока был художником. Бяшка попробовал объяснить Мише значение какой-то кляксы, но запутался и ничего объяснить не смог.

В кучке крестьян стояли Ерофеев и председатель сельсовета - молодой парень, демобилизованный красноармеец. Председатель посмеивался над художеством Кондратия Степановича, но Ерофеев сказал:

- Смешно-то смешно, да ведь денежки общественные. Приедут товарищи из губернии или из уезда, как мы им такое покажем? Значит, все надо переделывать. Опять расход. Не годится на ветер деньги бросать.

- Большие ли тут деньги? - возразил председатель.

- Хоть и небольшие, а народные, - сказал Ерофеев.

- Деньги пропали, не о чем теперь говорить,- нахмурился председатель.

- Разве я о деньгах? - возразил Ерофеев.- Я о том, что нельзя ребятишкам такие вещи поручать. Кондратий Степанович что? Любит он малевать, все мы знаем. А комсомол в ответе. Надо бы прийти в сельсовет, посоветоваться: можно такое дело Кондратию Степановичу поручать? А молодые люди на себя понадеялись. Вот и нехорошо.

Глава 29

САМОХАРАКТЕРИСТИКИ

Самохарактеристики - это самообсуждение. Каждого комсомольца обсуждают на общем собрании ячейки. Любой может выступить и сказать о нем все, что хочет. Какие у него достоинства и недостатки (в основном, конечно, какой он комсомолец, какой товарищ, как выполняет задания и поручения, каковы его моральные качества: честен ли он, правдив, смел, бескорыстен… А тот, о ком говорят, должен молчать. Возражать тут нечего. Слушай, что тебе говорят, мотай на ус и исправляйся. Иначе на следующих самохарактеристиках тебя еще больше раскритикуют.

Процедура не слишком приятная. Сиди и слушай, как тебя честят. Особенно плохо тем, кто стоит в начале списка. На них направляется первый пыл. Впрочем, и последним неважно: те, о ком уже отговорили, наваливаются на тех, кто стоит в конце списка. Но личные счеты никогда не сводились. Достаточно было ребятам почувствовать даже оттенок этого, как все начинали кричать: «Личные счеты!», «Личные счеты!» Они были чутки и непримиримы к неправде, неискренности, несправедливости. Да и у кого бы повернулся язык сказать неправду здесь, в коллективе, перед лицом своих товарищей.

Все побаивались самохарактеристик. Даже самые лучшие, самые безупречные. Каждый знал за собой тот или иной недостаток и понимал, что товарищи знают не только об этом недостатке, но и о многих других, которых он сам за собой не замечает. Перед самохарактеристиками все вели себя по-разному.

Одни оставались такими, какими были раньше, другие менялись до неузнаваемости.