Косьбы и судьбы

Русский общинный труд проявлялся в самой неожиданной форме. Сектантское движение духоборов из полуразбойников-полуказаков окраинных земель, как-то избежав ловушки мистического культа с его изуверствами, удержалось здравомыслием на некоторой грани общехристианской жизни. Но для государственной власти – отрицание официальной церкви, окончательный отказ от присяги и воинской службы (уже приняв проповедь Толстого «о непротивлении»), было непереносимо возмутительным.

После долгих мытарств, при помощи самого Льва Толстого, семи тысячам человек удалось к весне 1899 года переехать в Канаду, где от властей бесплатно получить землю в освоение. Вдруг – снова препятствие: по канадским законам земля оформлялась только в нарезы частного владения. Духоборы же с самого начала своей веры, селились и работали сообща. Они даже успели выработать норму поселений: «… не более 50-ти семейств, это важно в интересах удобства обработки полей»165

Так и не пожелав разделяться «бумагами», они предпочли своими заработанными деньгами выкупать землю в общинное пользование.

Предводитель секты Пётр Виригин писал Льву Толстому из Канады:

«В особенности местные жители начинают смотреть на Духоборцев с завистью, так как Духоборцы общинной организацией скорее могут подняться в материальном хозяйстве и, следовательно, будут идти впереди англичан…. Духоборцы имеют уже паровые молотилки 20 пар…..до двухсот жней, резки и другие самые усовершенствованные орудия. Пшеница размалывается дома, приобретены лесопильные станки, на это лето куплено десять паровозов для пахоты…. Конечно, все это обзаведение окружающих англичан – как самолюбивую расу, злобит, потому они, живя по одиночке, по двадцати лет, и не могут завести паровой молотилки. Да и невозможно, потому что паровая молотилка стоит 3000 $, а три тысячи долларов не так легко выработать одному человеку на пшенице или овсе. Англичанам очень желательно, чтобы Духоборцы разбились по фармам и по одиночке тянули "кабалу" задолженности банкам.

В Канаде жизнь земледельца также не особенно завидна, за редким исключением, каждый должен $ 500 и 600 и даже 1000, я говорю о рядовом неимущем эмигранте, такой заем необходим для обзаведения на первое время. И раз человек в силу необходимости попадает под задолженность, положение делается очень тяжелым, почти весь доход приходится отдавать процентами на заем. Местные "пауки" банки не стесняются брать 10–12 и даже до 20 %. Вот Духоборцы своей общинной организацией и стараются не подпасть под опеку "пауков". Земледельцы англичане – они все живут одиночками, сердятся за то, что хозяйство их может идти отстало, капиталисты за то, что к ним не обращаются брать вещи и деньги за проценты».166

Оставшиеся в России, претерпели все гонения советского времени. Особенность драмы в том, что привычный «русский общинный труд» даже и нового образца – зажиточный, с использованием передовых агроприёмов, на родине оказался несовместимым с новым общественным строем. Дух религиозного сектантства, как идеология, разумеется, оказался ещё более недопустим в советской России, чем в России царской. Ведь представляя почти готовый образец коммунистического земледельческого хозяйства, он никак не отвечал задаче государственного строительства – это была работа на себя, достойная нравственно, но не обещавшая планового, подотчётного излишка. Вот если бы не надо было развивать промышленность (в том числе и оборонную!) по срокам!

«Момент кризиса изменения общественной формы жизни и замены насильственного правительства другой, связующей людей силой, уже пришел. И выход из него уже никак не в остановке процесса или в обратном движении, но только в движении вперед по тому пути, который в сердце людей указывает им закон Христа».167

Парадоксальным образом этот бедственный опыт подтверждает оба противоположных, в злобе дня, тезиса: убеждение Толстого, что духовная опора «счастливого труда» вот-вот возможна, уже просится в руки; и жёсткое здравомыслие большевиков. Их очевидная задача – восстановить государство вровень с окружающим «капитализмом» быстро прикончила и мечты «военного коммунизма», и простого «красивого» коллективистского труда для собственного счастья.

Толстой слышал социалистов, но по своей манере мыслить не мог принимать всерьёз: «… Людям нужна земля, а им говорят, что для приобретения ее им нужно прежде всего бросить ее, и потом уже сложным процессом, предсказанным социалистическими пророками, вновь приобрести ее вместе с другими ненужными им заводами и фабриками…».168

Кстати, тот, кто «романтически» склоняется к началам социализма духоборным, должен понимать, что они люди настолько укоренённо работящие, что на «баловство» обычая тратить время не завели. Работать будут все: