Кошки-мышки

– Хотел поблагодарить тебя за то, что устроила мне встречу с Элеанор. – Вильсон произнес это с опаской, зная, что упомянутое имя может вызвать шквал ревности.

– Она тебе пригодилась?

– Еще как. Она очень рада компании человека, которому вообще нет дела до того, чья она дочь.

– Вот же ты мерзавец, Гомер! Про твои литературные экзерсисы она тоже не знает?

– Она знает, что я пишу книгу, но не знает какую. Название ей ни о чем не говорит.

– Да что ты! – Подруга была задета. – А мне вот ты названия не доверил.

– Мы с тобой не виделись после того, как я его придумал. «Автобиография Гомера Пека». Как тебе нравится?

Позже, когда они пили кофе, подруга заметила:

– Напрасно ты рассказал ей про книгу.

– Почему?

– А если она сболтнет кому-нибудь? Помнишь же, что произошло со свидетельскими показаниями.

– Ерунда. Волноваться не о чем. Как только я закончу книгу, я положу один экземпляр в банковскую ячейку. А я говорил, что смог убедить миссис Армистед еще раз дать показания?

– Кого? А, Розетту Бич, девушку-курорт, которая придумала термин «излияние правды»? Неужто согласилась приподнять завесу над темным прошлым?

– Книга станет сенсацией. Я даже рад, что весь компромат у меня тогда украли. Это будет зрелая работа, написанная не в пылу ярости, но в результате спокойных размышлений…

– …и, смею надеяться, с меньшим количеством пошлых штампов. Кстати, уже придумал, на что будешь жить, когда ежемесячные вливания прекратятся?

– Будет доход от книги.

– Не в таких размерах.

– Да плевал я! Для меня главное – рассказать наконец правду. Я немного скопил, и книги мои чего-то да стоят. На этом я продержусь… – Он осекся и пожал плечами. – Мне, в общем-то, осталось недолго.

Он сказал это спокойно, словно речь шла об ожидающемся назавтра дожде. Его подруга была глубоко тронута. Непостоянная, она никого в жизни не любила так, как Вильсона. Не желая показывать свое смятение, она усмехнулась:

– Ладно, пока ты еще не уничтожил свой источник дохода, поставь мне рюмочку «курвуазье».

– Я тебе бутылку поставлю.

Это был его прощальный подарок. Больше они не виделись. Вечером следующего воскресенья она прочла в газете, что Уоррен Вильсон убит выстрелом в спину. Тогда она допила остатки хорошего коньяка, потом принялась за плохой, а потом перешла на дерьмовый виски. Заявить в полицию у нее не хватило духа – она вообще была не из отчаянных. К тому же сколько-нибудь существенных доказательств у нее не было, она просто знала убитого и его старую тайну. В полиции начали бы задавать вопросы, и, отвечая на них, ей пришлось бы глянуть в лицо своему отвратительному прошлому, еще раз узреть всю картину своего падения.

По ночам ей часто являлся призрак. Нет, не дух Гомера Пека, а убогая тень чувства собственного достоинства. Много раз она клялась на пустой бутылке рассказать все, что знает о жизни и смерти Вильсона. Однако при свете дня призраки исчезали, храбрость уходила в алкоголь, и женщина отчаянно цеплялась за свой источник пропитания, который так ненавидела. Она стала неразумно, ребячески намекать, что знает опасную тайну.

Сперва убийца отнесся к этому скептически, потом занервничал. В последнее время он пытается ее умаслить – говорит комплименты, присылает розы, заходит в гости. Как будто норовит убедить окружающих, что у Лолы Манфред амур с Эдвардом Эвереттом Манном.

Часть VII

Терраса

К людям, скрывающим тайну, к тем, чьи сердца гнетет тяжелый секрет, я испытываю сострадание не меньшее, чем к неизлечимо больным. Ибо тайны – это гниющие язвы…

«Моя жизнь – правда». Нобл Барклай

От Элеанор Джону

Нью-Йорк

29 мая 1946

Любимый мой!

Ну, как тебе живется соломенным вдовцом? Ужинаешь один в маленькой кухоньке, скучая обо мне, или, как принято у голливудских мужей, разгуливаешь по городу под ручку с роскошной блондинкой? Рискуя стать в твоих глазах невыносимой собственницей, умоляю тебя: напрашивайся в гости к счастливо женатым друзьям, работай допоздна, читай хорошие книги. Говорят, также неплохо помогают холодные ванны, физические упражнения и диета.

Что же касается меня, я начала скучать по тебе еще прежде, чем поцеловала тебя на прощание, и с тех пор существую как в вакууме. В этой стране сто сорок миллионов человек, но когда тебя нет рядом, она превращается в пустыню. Если не считать тоски по тебе, у меня все хорошо, добралась я нормально. Ты прав, что настоял на поездке.

Я сделала как ты хотел – встретилась с ним лицом к лицу. Если эти строки неровные, дело не в машинке, просто у меня до сих пор руки трясутся. Жалею лишь об одном – что решила сэкономить на гостинице и остановилась у них. Лучше уж какая-нибудь дешевая каморка, чем этот «отдых в исправительном учреждении».