Кошки-мышки. Под местным наркозом. Из дневника улитки

Мероприятие удалось. Надписывая фломастером принесенные книги девушкам, достигшим возрастного ценза, я набрасывал (рядом с автографом) декоративных улиток. Потом мы сидели в погребке и воздавали должное шнеклингенскому рислингу. Поскольку многие слушатели (и избиратели) были из Оберцегерна и Вайль-ам-Вальда — в Хинтерциге наняли специальный автобус, — кандидат от социал-демократов, учитель гимназии, которого я охотно назвал бы Германом Оттом, сказал, что об этом митинге еще долго будут говорить, хотя и приходится сомневаться, что успех вечера скажется уже на результатах голосования. (Ближе к полуночи мне даже удалось привлечь к сотрудничеству нескольких горожан, в том числе старшего врача и директора краеведческого музея: с тех пор в Шнеклингене тоже существует инициативная группа избирателей.)

Этот городок, дети, средневекового склада, промышленность внедряется здесь очень медленно. После обеда я осматривал фабрику, где собирали секундомеры, потом состоялась беседа с членами производственного совета в помещении, стены которого были увешаны обрамленными фотографиями известных бегунов на короткие дистанции. Спринтеры — среди них такие асы, как Гарри и Фютерер, — в своих посвящениях хвалили шнеклингенские секундомеры и называли их славу «международной».

(Когда дошло до выборов, у социал-демократов прибавилось 4,8 процента голосов. Мы не подпрыгнули, но вскарабкались с 20,1 на 25,1 — Шнеклинген зашевелился.)

Пока происходили наши гонки,

публика старилась, дряхлела, умирала.

Ни одного свидетеля у цели, никаких оваций, только производимый нами самими шум. —

Терпение, я гарантирую движение вперед, я иду

Многие обогнали меня и полегли поперек дороги: примеры прыгучести. —

Я лежу позади себя.

Мой след высыхает.

В пути я забыл свою цель.

Теперь я отступаю,

я почти без сил.

На дворе, кажется, ветрено,

но на коротких дистанциях успех обеспечен.

В Йене, дети, он видел императора Наполеона на коне, и в единстве коня и всадника усмотрел нечто, что он назвал «мировым духом»; с тех пор он скачет галопом — я же делаю ставку на сознание улитки.

В Динслакене выступал председатель профсоюза кожевников Адольф Миркес, один из курфюрстов немецкого объединения профсоюзов. После этого я произнес свою первомайскую речь «Долой курфюрстов…»

Целое столетие двигаться на скользящей мускульной ноге в принципе вслед коню, а на практике — впереди; и все равно жеребец остался фаворитом.

В начале играл ансамбль гармонистов. Я это люблю. Но этого недостаточно. Слишком много растянутой гармонии. Ведь на рабочих местах, где царит аккорд и сдельная оплата значит все, а сверхурочные — это прибыль (для кого?), копится ярость, которая не имеет выхода, не получает слова, не фиксируется черным по белому ни в одной профсоюзной газете. Топчущееся на месте бессилие, которому в укрытых от всех ветров семинарах ставятся отметки: недостаточное — отсутствующее — ошибочное сознание, в сравнении с «мировым духом», несущимся во весь опор конем.

Когда один шваб подарил пруссакам эту идею, профессор Гибрис поступил на государственную службу.

Повсюду хотят изменить сознание других, но не свое: слишком хорошо обеспеченные сыновья, восторгающиеся пролетариатом, как явлением Девы Марии; озлобленные педагоги, которым нужно щепоткой марксизма приправить идеалистический супчик; высокородные дочери в поисках столь же левого, сколь и элитарного теннисного клуба; с недавнего времени — профессиональные ратники Бога, разливающие Христову кровь по гегелеобразным бутылочкам.

Когда «мировой дух» вселился в клячу бюрократии, он заговорил высокопарно и якобы поверх барьеров. Ибо кто за прокатным станом или токарным станком услышит хоть слово, если все, что касается работы и доходов, загегелизировано так, что уши закладывает.

Я говорил в Динслакене о скучных профсоюзных газетах и потопленном в словах праве рабочих участвовать в управлении предприятием, о высокомерии расплывчатой писанины.

Моя неизменная тема, потому что это безобразие долговечно и всякий раз возобновляется коллегиальным похлопыванием по плечу. Куда бы я ни пришел, члены производственного совета согласно кивают: «Я давно уже твержу об этом».

Они стучат кулаком по столу: «Правильно. Нам нужна газета, которую мы все могли бы читать, в которой было бы что читать». Я буду это повторять, буду надоедливым и настырным, придумаю рефрен. («Какой может быть прогресс, дорогие коллеги, если профсоюзы стараются быть медленнее улитки!») Скептик усмехается, словно хочет расщепить волосок.

Говорят, ребенком он собирал улиток на межах и между овощными грядками в своей родной деревне Мюггенхаль, потом, после переезда семьи в Нидерштадт, на дамбах бывших укреплений «бастионов Канинхен», Бэр, Аусшпрунг (а также на лугах около Кнайпаба), — он держал их в террариях и пристально за ними наблюдал.