Костер и Саламандра. Книга первая

Не то что тетрадки, конечно: вещица дорогая, красивая. Переплёт из позолоченной бронзовой сеточки с эмалевым медальоном, с райскими птичками, позолоченный бронзовый карандашик. Шёлковая бумага. Блокнот на треть исписан карандашом, всякой дамской ерундой: «Отдать модистке за три мотка пушистой тесьмы, десяток пуговиц и пару подвязок. Поздравить Биби с днём её святого», и только на предпоследней странице — бледно-коричневые буквы. Явно не карандашом писано. И след зла на блокноте поднимал дыбом волоски на руках.

— «Вырви и брось. Вся кровь — тебе», — прочла Вильма и посмотрела на меня.

— Слова — это, как Райнор говорит, привада, — сказала я. — Главное — обряд какой-то был. Вы ведь что-то выбивали из этого блокнота? Ползла какая-нибудь дрянь?

— Нет, — сказал Гунтар. — В нём не было ничего, что нужно выбивать. Я ощущаю на нём следы чего-то редкостно мерзкого, но сама мерзость, очевидно, ушла… отработав.

— Как работала? — спросила я.

— У одного важного для нас человека умерла жена, скинув мёртвого ребёнка, — сказал Гунтар. — С этим человеком сейчас почти невозможно вести дела. И он всюду носил с собой этот блокнот, в память о жене. Он ей и купил, из Винной Долины привёз — она не расставалась с безделушкой.

— Ничего так спланировано, — сказала я. — Никаких концов не найдёшь. И хорошо, что вы забрали блокнотик, а то он и мужа бы потихоньку свёл с ума или в могилу.

— Надпись была сделана симпатическими чернилами, — сказал Гунтар. — И я не могу понять, что это такое, хоть тресни. Я никогда с таким не сталкивался.

— Это мы называем «боевым чернокнижием», прекрасный мессир, — тихонько сказал Клай. — За этим важным человеком следили, именно в Винной Долине и следили… и, наверное, нужно расспросить продавца, который продал ему эту вещицу. А эту надпись сделал простец, человек без Дара — и расплатился с адом куском своей души. Мы такое часто видим.

— Невозможно, — сказал Гунтар. — Кто же будет платить душой? Соваться туда при жизни? Как можно заставить человека скормить себя аду? Нереально, любезный. Я читал, конечно… вскользь, не вдаваясь в технические подробности… но я понимаю, что это надо делать строго добровольно. Или вы говорите о смертной вражде? О ненависти, которая так глаза застит…

— Дядюшка, — вздохнула Вильма, — Клай говорит о рутине. О диверсии, обычной для… у меня есть основания считать, что в Перелесье существует школа, секта, ложа, не знаю, как это назвать, готовящая чернокнижников-диверсантов.

Гунтар улыбнулся необыкновенно обаятельно для человека с такой демонской физиономией:

— Мина, дорогая, это, конечно, чудесно ложится на некоторые последние события… но звучит уж слишком… непримиримо. И я бы связал эту историю с Перелесьем через Винную Долину… но вы приписываете перелесцам какие-то уж совсем нечеловеческие представления и взгляды. Продажу душ оптом и в розницу? Да ещё, как я понимаю, с ведома и даже с подачи каких-то правительственных структур?

Хороший дядюшка у Вильмы. Вот просто — хороший. Удивительно, как уцелел при дворе. Впрочем — ну принц, без амбиций, книжный червяк, всё понятно. Весь в своей науке. И ведь какой же некромант! Как старинная легенда: простое мясо заставить выполнить сложную последовательность действий, не контролируя взглядом, — это ж какое нужно мастерство, это воля какая нужна, какое понимание того, как Дар работает… Я же просто глупая девчонка, которая гоняла таких крыс по балагану, по взгляду, как марионеток на верёвочке, а он заставил дохлую тварь, обыкновенное рабочее мясо, доползти от постоялого двора до Дворца, да ещё и найти меня! Так делал Дольф, да, — но я ж была уверена, что его методы полностью потеряны. И вдруг Гунтар привозит практически учебник!

И при этом тёмный принц смотрит на меня и на Вильму своими дико страшными и совершенно детскими глазами и не понимает: как это — душу продать? Как это — чернокнижие? Как это — одержимые простецы? А рыцарство-то? А честь? А вера, наконец?

И на нас глядит с искренним недоумением: как же это мы можем подозревать благородных соседей в таких ужасных вещах? А между тем благородным соседям благородные предки его высочества благородную коллективную морду набили поленом, да. И методы у благородных предков были, несомненно, благородные, но малость всё же необычные — и этого благородные соседи Междугорью не простят никогда. И Винной Долины не простят, будьте благонадёжны.

Всегда тяжело на душе, когда кому-то приходится объяснять, что рыцарские времена уже в прошлом, да и тогда, бывало, люди вели себя не только по-рыцарски, а абсолютно по-всякому. Виллемина как-то легче объясняет такие вещи — она и говорила.

А Гунтар пытался уложить в голове, что девочка его учит видеть наш лучший из миров таким, каков он есть.

Мы проговорили до рассвета. Показали Гунтару тетрадки и артефакты-приваду. Мы с Клаем описали адских гончих и бабочек-сажу настолько подробно, насколько смогли. И за эту ночь тёмный принц, королевский дядюшка, кажется, состарился лет на десять.