Кости и цветы (том 4)

Ассасин не был уверен, что артефакт Тьмы возле сердца не воспрепятствует чарам Света, и заранее проложил себе путь к отступлению. Лучше тайком опробовать выученное заклинание, чем вызывать у Лайлы размышления, которые при успехе остальных выльются в подозрения.

— Прекрасно. Завтра, на первом же привале, начнём с азов концентрации. Пока у вас есть время морально настроиться. Это поспособствует успеху. И пусть канувший в руках каннибалов том Огня не отягощает ваши сердца сомнениями. Я помню каждый символ.

— А пламенной плёткой нерадивых лупить будешь? — обнимавший северянку Рэксволд вместе с ней уселся у костра. — Говорят, помогает усвоению знаний.

— Исключительно по просьбе желающих, — невинно улыбнулась Лайла.

— Кстати о знаниях… — Джон отряхнул ладони и заозирался. — А где Шойсу?

Под шум терявшегося в кронах дождя и треск костра, взгляды расползлись по округе, как горсть выпущенных жуков. Однако ни у соседних деревьев, ни у жевавших траву лошадей, ни у сложенных в кучу сумок иномирца не оказалось.

— Может, по нужде отошёл? — предположил ассасин. — Авось не заблудится.

— Перелесок небольшой, но не факт, что мы здесь одни. Скарги, — вынырнувший из листвы мефит спикировал на плечо Лайлы.

— Не надо. Вижу его, — поднявшийся следопыт смотрел поверх зарослей с десятками бордовых колосков. — На опушке стоит.

— Боги. Что он там забыл?

— Ты меня спрашиваешь? Может, уединения захотел.

— Молится? — подбросила догадку Эрминия.

— Или тоскует по дому, — погладила мефита вставшая Лайла. — В любом случае предлагаю его не беспокоить. Вернётся, когда посчитает нужным.

Стоя под деревом, Шойсу напряжённо глядел ввысь. Созерцал клубившееся пепельными буграми небо. Безграничное, как пещерная мгла. Глубокое, точно отчаяние подхвативших кальвантийскую гнилицу. Когда его надламывала ослепительно яркая трещина, чей рокот всегда приходил с опозданием, нутро воина вздрагивало, а рука сжимала копьё до белевших костяшек. Однако отвести взор было невозможно: слишком завораживающее зрелище.

* * *

А далеко за грозой, за лесами, топями и горами, к старинной крепости приблизились три бородатых мужчины. Каждый в чёрной кольчужной мантии с золочёным крестом на спине, но лишь один — с хрустальным посохом, увенчанным обсидиановым шаром так, словно его держали пять прозрачных пальцев.

Все трое остановились у потресканной арки главных ворот, какие давно увязли в земле. Впереди, на поросшей травой брусчатке, лежал обезглавленный труп. Его руки и часть бедра были отъедены, живот — выпотрошен, а над тем, что ещё могло смердеть, вились мухи. Судя по склизким пятнам вокруг, звери регулярно приходили дербанить гнилое мясо, разбрасывая по холодному камню белёсые личинки.

— Дельвинус… — мужчина по центру ударил посохом оземь — жужжание оборвалось и мостовую усыпало мёртвыми мухами. — Вера. Могущество. Долг. Отныне и навеки.

Глава 8

Едва непогода отступила, странники продолжили путешествие. Над сырыми холмами парила свежесть и белёсая дымка, в головах — мысли. Чистые, как слеза новорождённого. Мутные, точно пот крестьянина. И яркие, словно капля янтарного мёда. Все они смешивались в незримый бальзам, от которого языки покорно хранили молчание.

Лайла глядела на бодро рысившего Шойсу. Каково это? Не знать, куда и зачем едешь. Доверительно следовать за малознакомыми людьми по неизвестному миру. Словно направляемая всадником лошадь. Только лошадь вряд ли мучают раздумья. Что творилось в пленённой обстоятельствами душе — вопрос чрезмерно сложный, на какой не ответит даже самый мудрый дракон.

Рэксволд же радовался, что Эрминия начала потихоньку оттаивать. Приноровилась нести груз вины, вытерла с лица плевки судьбы и решила жить дальше. Не хотелось рушить её хрупкий покой кровавым кашлем. Раны в душе лечатся только надеждой. На возможность искупить ошибки прошлого. На счастливое будущее. Отчасти и свадьба друзей была задумана, чтобы смахнуть корку льда со всё ещё живого сердца. Лишь так сухие смешки сменятся искренним смехом, а скрывавшая боль каменная маска начнёт смываться солёными ручьями слёз. Иногда это случалось. Непроизвольно. В моменты внезапного восторга или сильных потрясений. Однако внутренние засовы быстро возвращались на свои места. Хотя… с каждым разом становились всё тоньше.

Джон переживал за Лайлу. Она считала себя ответственной за все невзгоды нового мира. Сперва — распахнула перед могущественным колдуном врата Эрмориума, затем — вручила ключ от чего-то важного демоническому созданию. Вместе с ответственностью возлюбленную захлёстывало стремление рисковать собой ради попавших в беду. И хоть объяснения звучали логично, всё напоминало подставление спины под кнут заслуженной кары. Но удача не может улыбаться вечно. Когда-нибудь всё закончится самопожертвованием. И пока, при попытке разбавить озеро совестливости какими-либо аргументами, последние рано или поздно шли ко дну, где уже покоились мёртвым грузом. Недостижимым для лучей благоразумия.