Костры на берегах

Я дошел до середины излучины и почти поднялся на самую высокую ступень, за которой, судя по густой поросли сосенок, начинались пески, когда увидел то, о чем мне рассказывал геолог.

Вернее, оно должно было быть «тем», хотя никак не отвечало картине, вызванной некогда моим воображением.

Сначала мне в глаза бросилось несколько каменных плит, приподнимавшихся над галечниками. Они находились на некотором расстоянии друг от друга. Одни стояли более прямо, другие почти лежали, но все они, как я мог убедиться, подойдя ближе, увенчивали вершины невысоких каменных куч, сложенных отнюдь не для того, чтобы дать опору этим плитам. От двух до пяти метров в диаметре и около метра в высоту, кучи эти в два ряда тянулись вдоль края верхней террасы, лишь очертаниями своими выделяясь из остальной россыпи. Составлявшие их плиты точно так же равномерно покрывала сине-зеленая накипь лишайников, и точно так же светилась розовым цветом исподняя сторона. Сине-зелено-розовое мерцание гальки в рассеянном вечернем северном свете не позволяло сосредоточить взгляд, дробило очертания, скрывало расстояния и размеры, и только приглядываясь, можно было обнаружить, что кучи от остальной массы галечника отделяют как бы неглубокие канавки — места, откуда собирали гальку на их постройку. Я не оговорился — именно постройку, ибо то, что лежало передо мной, что я с удивлением и радостью обходил, было отнюдь не кучами, а настоящими погребальными сооружениями, сложенными из плиток так, что внутри всякий раз оказывалась небольшая овальная камера, предназначенная, по-видимому, для того, чтобы вместить в себя скорченное тело человека или то, что от него осталось. Ни для чего другого они были явно непригодны.

Я насчитал их около трех десятков. У большинства плиты обвалились внутрь, у других можно было заглянуть даже в камеру, чтобы убедиться в ее пустоте, но в том и в другом случае разрушение оказывалось очень давним: сдвинутые в сторону плитки ничем не отличались от тех, что лежали рядом на террасе. Во всяком случае, раскрывали их не геологи, которые даже не заметили эти каменные склепы, и не местные жители, которых расспрашивал в свое время Эрик Ховила. Любопытство разбирало меня заглянуть в один из сохранившихся курганов, но я сюда приехал не для раскопок. Мне было важно проверить рассказ геолога и выяснить, что же именно он видел.

К раскопкам следует прибегать только в том случае, когда иного выхода нет и когда «научное разрушение» оказывается единственным средством спасти памятник от просто разрушения.

И это понятно. На земле уже столько всего уничтожено скороспелыми раскопками, что теперь археолог может гордиться не тем, что он раскопал, а тем, что он хотя бы на время спас от раскопок…

Я ходил от одного каменного кургана к другому, заглядывал в открытые и приоткрытые погребальные камеры, и интуиция мне шептала, что вряд ли даже разборка этих сооружений подарит исследователю какие-либо находки.

Каменные орудия, единственное, что могло остаться в этих условиях? Кварцевые отщепы? Каменные кучи на Большом Заяцком острове мало были похожи на эти каменные склепы, и все же во мне росла уверенность, что у них больше сходства, чем различия. Ведь кучи на Большом Заяцком острове были сложены не из плит, которых там не было, а из округлых валунов, не позволявших построить такую вот правильную гробницу! Зато само положение этого могильника прямо указывало на его связь с морем.

Отсюда, с высокой террасы, море было видно на много миль — именно море, потому что уходящий в обе стороны берег был закрыт выступающими крыльями естественного амфитеатра. В сторону моря были обращены и плоскости когда-то вертикально поставленных каменных плит, первоначально располагавшихся намного ближе к воде, чем сейчас. Вот почему, думал я, не будет ничего удивительного, если в результате тщательных и долгих поисков, прочесав буквально каждую пядь окрестностей, пришедший за мной археолог обнаружит здесь еще что-нибудь, может быть, даже остатки лабиринта! Но раз здесь оказался могильник, существовавший достаточно долго, если судить по количеству насыпей, то здесь может быть и поселение!

Или эти люди никогда не совмещали стойбище живых и «поселок мертвых»?

Обойдя и сфотографировав несколько раз каменные кладки, я решил пройти дальше по гребню на восток, где начинались пески, затянутые ягелем, вереском, воронихой, где поднимались редкие сосенки, за которыми светлели привычные котлованы развеянного песка, обнажившего суглинки с морской галькой. Здесь все было так, как обычно, за исключением одного — сколько бы я ни бродил по песчаным раздувам, я нигде не видел ни древних очагов, ни колотого кварца, ни каких-либо следов деятельности человека. Вероятно, все это следовало искать ниже, ближе к морю, на склоне, затянутом плотным зеленым ковром вереска и багульника, между которыми пробивались гибкие ветки полярной ивы и шапками приподнимались низкие темные кусты можжевельника.