Костры на берегах

Но Ховила заинтересовал меня не только минералогией. Его работа на мысе Корабль оказалась прямо связана с историей этих мест, причем с историей не такой уж древней.

Работа геологов только началась на кромке берега. Постепенно они исследовали все большую и большую площадь, где на поверхность выходил терский песчаник, чтобы отметить на карте и другие районы таких же интрузий. Одновременно оценивалось и изучалось месторождение мыса Корабль. Довольно скоро геологи обнаружили, что они далеко не первые, кого интересовали кристаллы кварца и аметиста. В стороне от берега, в лесу, на более древней террасе они наткнулись на остатки многочисленных, засыпанных и заросших деревьями старых штолен, при расчистке которых им стали попадаться и следы выработок кварцевых жил.

Древних добытчиков не так интересовало качество, как величина кристаллов. Они добывали только крупные кристаллы, все равно — аметиста, мориона или кварца с характерным для этих мест чуть зеленоватым оттенком бутылочного стекла.

Когда, кто разрабатывал эти жилы? Никаких документов на этот счет, к сожалению, не сохранилось. И все же, сравнивая кристаллы, поднятые в старых штольнях, со вставками из таких же камней на окладах русских икон и на переплетах старинных книг, хранящихся в наших музеях, можно было с большой долей уверенности утверждать, что горными разработками на Терском берегу занимались скорее всего монахи Соловецкого монастыря в XVI, XVII, а возможно, даже еще в первой половине XVIII века — до тех пор, пока за Уралом не начали открывать месторождения драгоценного и поделочного камня, уже к концу XVIII века составившего всемирную славу России. Находки геологов приоткрывали еще одну страничку истории Терского берега, а поскольку вся здешняя работа моего знакомого была связана еще и с историко-архивными исследованиями, то вполне понятно, что он не оставлял без внимания и мои интересы.

Как мне казалось, за три года нашего знакомства Эрик успел рассказать мне все, что знал по собственным впечатлениям или слышал относительно здешних древностей от местных жителей. Однако я ошибся.

— Лабиринты я не встречал, это точно, а если и встречал, то не заметил, — сказал он, едва я кончил говорить. — Но вот о чем я тебе все время хотел рассказать и всякий раз забывал. Случилось это в последний мой сезон на аметистах. Осенью мы с тобой тогда не встретились, а потом все было не до того. Значит, так. Закрывая работы, решил я снова окрестности обежать, посмотреть, не проморгал ли чего. И понесло меня почему-то на галечниковые террасы. Помнишь их по дороге в Варзугу? Каждая ступенька поднятия берега в натуре видна: не галечники, а картинка из учебника общей геологии! Да не мог ты их не видеть, они каждому бросаются в глаза…

Да, я их видел. И всякий раз, проезжая по берегу, думал, что в следующий раз обязательно остановлю машину и похожу по этим заманчивым ступеням вечности… просто так похожу, хотя влекли они меня своей загадочностью и непохожестью на окружающее так же, как песчаные пространства на востоке, которые я разглядывал с борта шхуны.

— …Так вот, на самом верху, — продолжал Эрик, — нашли мы поставленные стоймя плиты такого же самого песчаника. Вокруг галька, плитняк, а здесь плиты большие, видно, их принесли с берега или выломали специально. Зачем — непонятно. Стоят так, что видны с моря. Мы даже подумали: не знаки ли какие? Но для знаков вроде бы малы. И давно стоят — лишайником поросли так же, как и галька под ним. Так что скорее всего это по твоей части…

— Ну а рядом с ними, под ними?

— Ничего особенного, что бросилось бы в глаза. Я же говорю, что это по твоей части: поставлено человеком, значит, для чего-то предназначалось. Вот поезжай, посмотри…

— И много таких плит?

Геолог задумался.

— Не помню. Может, с десяток будет! Но пять — наверняка… Ты в будущем году собираешься на Терский?

— Обязательно буду. И сделаю все, чтобы там побывать!

Однако и на мыс Корабль, и на Терский берег я смог попасть только двенадцать лет спустя после этого разговора.

7

Часы показывали девять вечера, но солнце стояло еще высоко, когда «уазик», дрожа от напряжения, вскарабкался по крутому откосу и, проехав еще метров сто по пружинящей сетке вереска и багульника, полностью скрывшей под собой камни, остановился на продуваемом ветром взлобке. Я распахнул дверцу машины, и в лицо мне ударил чистый, пахнущий влагой, водорослями, тундрой и всеми здешними просторами северный ветер. От горизонта до горизонта по широкой неоглядной дуге колыхалось серо-синее Белое море, вправо и влево уходил к горизонту берег, над ним, тоскливо покрикивая, кружились чайки, а отсюда, от колес машины и от моих ног, начинались те самые галечники, к которым я шел столько лет.