Костры Сентегира

Лес начинался почти сразу от порога — когда шли, Сорди всё дивился, как это здешний кузнец с дочкой не боятся тесноты и темноты. Но — странное дело! Такое же чувство было у него самого. Чем дальше он уходил под кроны здешних дубов, тем спокойней ему казалось. Широкие полотнища света, ниспадая сквозь трещины в облаках, всё чаще спускались с корявых ветвей до самого низа, в них кружилась пыль или пыльца, золотыми змейками играли блики невидимого солнца. Идти было мягко: тропа заросла мхом, широкие подушки его вздымались по обеим сторонам, как на купеческой постели. Рисунком мох напоминал кукушкин лен, белёсостью — сфагнум, но мелкие сиреневые цветы были будто взяты от ручной камнеломки. Их узор, бегучий узор травянистого покрова завораживал и покоил, обещал нечто…

Сорди еще пребывал в мечтательно расслабленном состоянии духа, когда вдруг на него наложили руки и потащили в сторону от тропы.

— Надо ведь, какой живучий, позорник, — говорил один, накидывая ему на лоб и глаза повязку. — Куда его, Миха?

— Говорили — прямо к патриархам. Они его издаля опознали.

Резиденция правоглавов была расположена со смыслом: лес отстоит от поляны со всех краев метров на сто — для безопасности. Пни указывают на недавнюю порубку, светлый холст палаток — на опрятность, коя превозмогает и стремление к истинно воинской маскировке. Ага. Их тут не менее сотни, думает Сорди. В справной одёжке и с арбалетами — охотничьими, дальнобойными. То-то стрелка показалась коротковата для обычного лука. Молодые все парни и вроде бы незнакомые. Я их не застал: уже или еще?

Все это проговаривается внутри него так быстро, что не успевает обрасти звуковым мясом и колыхнуть голосовые связки.

Палатки выстроены в круг, почти идеальный; посередине горит костёр. Внутри огня гулко булькает в котле некая жидкость.

«Вот это как раз оно, — отчетливо говорит себе Сорди. — Тот самый огонь, которым они хотят устрашить ведьму и ее потатчиков. Дабы впредь неповадно было».

Он невольно сбивается на речевой стиль прошлой своей жизни.

«Только это не рецепт Калинника и даже не арабская горючая смесь: тут состав попроще. Подогревают и умакивают кончики болтов, как дикари — в яд. Загорается и поджигает при сильном ударе».

Как он сумел такое определить — Сорди и сам не знает.

Трое вождей — в самом большом шатре. Вышли оттуда навстречу, как-то клочьями думал Сорди. Кирилл, Мефодий, Иван. Имена не настоящие, к ним даже отчества вроде бы не полагается. Даны в честь Священного Великобуквия.

— Приветствую, Сергей Вячеславич. Это ты будешь переговорщик? — вещает Иван. Он, как и все здесь, помолодел лет на десять, окладистая борода распушилась. Другие тоже немало похорошели: шкиперский лицевой оклад Кирилла потерял все седые волоски, и теперь ясно видать, что святоотец Кир — рыжий от природы. Длинные белые волосы Мефодия не заплетены в косу, отчего-то сие кажется гостю диким. Любопытно, удивлены эти трое своей метаморфозой или сочли воздаянием за добродетели?

— Я парламентёр, — поправляет Сорди. Исправлять имя смысла нет.

— Видим, как же. Чего ж ты за не своих говоришь и своей холёной шкуркой ради них рискуешь, брат Сергей? — говорит старший из отцов.

— За постой ковалю с дочерью плачу, Мефодий Андреевич, — спокойно отвечает Сорди.

— За постой или за работу? — спрашивает уже Кирилл. Ага, непочётное прозвание задело не одного Мефодия — всех троих. На самом деле он самый обычный Николай, даже Колян. Мефодий — Мстислав. Иван зато — Бенедикт. Венедикт Фёдорович.

— За работу тоже. Коней подковывали, — отвечает Сорди спокойно.

— Далеко ли собрались с твоей… мужедевицей? — спрашивает Иван, пока руки Сорди закручивают за спину. Обыскивать, наверное, собираются.

— Если вы ее определили, значит, и насчет всего прочего без меня знаете. Или у вас одна только подзорная трубка, а слуховой нет?

Нарочитое оскорбление: намёк на дряхлость и ветхозаветность троицы. Не зря ли, соображает пленник. Нет, не то. Не слишком ли рано? Здесь, в этой гущине, и первая, может статься, не работает. Бинокль висит на шее одного из младших — новенький, вполне солидного вида, но оптику по одной внешности вроде не заценишь. Впрочем — не самая продвинутая, наконец решает Сорди.

Поспешные руки шарят по карманам. Неопытны, однако, меланхолически размышляет обыскиваемый. Такое надо учинять вдумчиво. Не пропуская ни одного шва и ни одной складки.

— Нож! — доносится торжествующий клик. — Это чего значит — послу на разговор оружным идти?

Миха вытаскивает «Волчонка» и торжествующе потрясает им перед носом собравшихся.

— Не оружие, но памятка. От вас самих на прощанье полученная, — врастяжку и с видимой ленцой объясняет Сорди. — Я ей, положим, из ногтей грязь вычищаю и бородку скоблю.

Кто подсказывал ему нахальство и зачем? Вольная дубрава и раскидистые мхи? Солнечный свет и аромат мелких цветов? Он не знал. Просто слушался.

— Бриться тебе, мы видим, без надобности, — снова вступает в разговор Меф. — Обабился совсем. И как бы ты это сотворял без какого-никакого зеркала?