Костры Сентегира

— У меня твой караковый жеребец, за твоим поясом — карха работы Даррана, именем «Зерцало Громов». Если уж меняться, так не наперекрест — вровень. Сабля на саблю, конь на коня, — отвечает ему Кардинена.

— Что хочешь, то и получишь, моя джан, моя кукен. А твой ученик, которого все желают для себя, — он как, в придачу идти согласился? Зачем кровь свою в ладони зажал и перед моими оборотнями наземь бросил?

— Чтобы тебя на такой же танец пригласить, Огненный Оборотень, — как бы само собой сорвалось у того с губ. — Ибо нет чести — ученику не защитить учителя, мужчине — пережить его женщину.

— Круто замахиваешься, вечный чела. Смотри, чтоб и удар был меня достоин! — ответил Денгиль и уже было тронул коленями Бахра, но вдруг…

Троица святых выступила вперёд, высоко подняв перед собой стилизованное распятие:

— Хоть и великий грешник этот Сергей, да был некогда из наших, — сказал Иван.

— Погубил ты, Змей, немало народу по его указке, да по-христиански должно нам его простить, — добавил Кирилл.

— Славную речь ныне он перед всеми держал, — веско подытожил Мефодий. — Не дело будет, если мы трое хоть не попытаемся отвоевать его у Сатаны.

И дружно сделали ещё один шаг.

— Слышу прекрасные речи! Слышу горделивые слова! — тихо рассмеялся Денгиль. — Все мои уши ими наполнились. Что же, пусть будет по-вашему, упрямцы. Прощайте покуда. До свидания, моя джан, и да спится тебе крепко в твоём дому. А чтобы вам не подумалось, что вы одержали надо мной верх, — вот вам от меня подарок!

Он поднял правую руку, с пальцев сорвалась широкая голубая искра…

И холодный огонь охватил весь крест от вершины до самого конца, что держал в руках Мефодий. Тот хотел было удержать, но от испуга сронил своего Христа на траву.

Тут всё исчезло — и крест, и дракон, и оба войска. Только утренняя изморозь под копытами лошадей переливалась мелкими радугами.

— Ну зачем тебе было вмешиваться? — грустно проговорила Кардинена. — Я уж думала — завершился мой путь к Сентегиру.

— А мой — к твоему Тэйнри, — буркнул Сорди. — Вот уж чего мне вовек не надобно.

Они сошли с сёдел, завели Шерла и Сардера внутрь, сняли с них поклажу и всё, кроме лёгкой узды.

— Снова говорю — дурень. Тебе сейчас ни его самого, ни тем паче Денгиля не одолеть. Нас троих один учитель фехтования учил, отчасти на манер самураев. А в тебе этого как не было, так и нет. Закрепилось лишь то мастерство, что пребывало в тебе изначально.

Они почти без усилия — сказывалось душевное напряжение, что не нашло себе выхода — подняли себя и свои тюки по лестнице на второй этаж. Здесь было куда теплее, чем под бывшей крышей.

— Такое искусство передаётся не в одном поединке до первой серьёзной крови, а и по любовному согласию, — вздохнула Карди. — Вроде как способности волка-оборотня.

— Вот как, — Сорди стянул кирасу через голову и поставил на пол рядом с собой. — Тогда ты меня прости.

— Ладно, отсрочу. Прощать с концами — не в моей натуре, знаешь. Но как тебе твои патриархи, а? Сущие бойцы. Видать, дружище Тэйн уже успел над их мозгами поработать.

— Даже не думал, что они решат меня защитить. Послушай, а кто, собственно, для тебя Тэйнрелл, что ты его обзываешь и так, и сяк?

— Чела снова напрашивается на приватную беседу.

— Ну да. Как и на чашку родникового кофе, пропущенного через циветту. Или ты думаешь, что мы прямо так в путь тронемся?

И вот когда они сварили это питьё в кастрюльке, поставленной на открытый очаг, выпили по чашке и заели рассыпчатым печеньем, Кардинена проговорила:

— Теперь слушай. История длинная, но, я так думаю, в сон тебя не вгонит. Жила я тогда в городе Эдине, что не в горах, а в той части страны, что звалась «Влажной Степью», потому что там рощи произрастают среди обильных трав, ласковых речек и мелких озёр, и лесов и водных глубин вовсе нету. Училась в Военной Академии, её же и мой покойный отец кончал. А рядом, в приснопамятном Замке Ларго, был сортировочный лагерь для побеждённых. Кое-кому пытались навьючить обвинение в том, что военный преступник, кого, напротив, пробовали обелить, кто уже конкретно ждал заграничных паспортов и виз, а пока подрабатывал в конторах и на заводиках чем мог. А поскольку все они были офицеры, хоть без погон, но с саблей на боку, то и упражнялись на хозяевах новой жизни в своё удовольствие. Причём обоюдное: мало кого до смерти ранили.

И вот говорит мне как-то отчим в приватном порядке:

— Танеида моя, это ведь с твоей лёгкой руки мы получили то, что имеем. Многожёнство среди новых исламских подданных, горскую клановость, кровные разборки, побратимство какого-то странного вида — на форменный инцест, прости, смахивает. А тут ещё и поединки эти. Совсем немного — и головы будет впору отсекать и тем, и этим, как кардинал Ришелье. Я до такого скоро дозрею, если ты не найдешь иного способа с ними покончить, и срочно.

И добавил к этому:

— Слишком многое стало делаться по твоей указке в Лэн-Дархане, да и во всём Динане.

Это он поэта всё пытался изобразить по следам предшественника. Мой отец ведь очень удачно Омара-хаджи переводил. Хайама, имею в виду.