Так вот, Серена берет тем, что не держит собак и лошадей обоего пола за дебилов, которым мила лишь программа реальных училищ или ремеслух. Только и всего-то! Однако андры и тут ее не понимают. Им кажется, что она умеет укрощать диких жеребцов – а она и вправду может, и ловка, и шенкеля у нее дай боже, не спорю, – но на деле моя дочь с ними договаривается, умея и польстить природному рассудку, и вовлечь в умный разговор, и пощадить самолюбие, на котором давно набиты мозоли. И не свору она скликает, а создает братство, землячество, эфемерную ячейку, скрепленную волко-собачьим волапюком, мункской телепатией, своим собственным прекрасным запахом. А, главное, не для потехи, не для убийства – для разговора о высоком, о судьбах триад, о Первояйце Леса, о застывшем великолепии андрской культуры, о тайнах нэсин…
И брат ее Артханг соучаствует в этом вместе с нею.
Что более всего впечатлило Серену в Замке – это библиотека. Во внутренней его части, в укреплениях, примыкающих к «Шервуду» ею была загружена целая анфилада бельэтажа. И это было мудро: лично я, ина Тацианна, никогда не понимала, как галантные и любвеобильные дамы и кавалеры могли существовать в цепочке сообщающихся комнат. Впрочем, и квартиру нашего боготворимого рутенского вождя, комнаты которой, правда, не были выстроены во фрунт и вытянуты шеренгой, но все, как одна, были проходимы насквозь, занимала самая разнообразная его родня, и понятие своей комнаты, своего угла были для моих старших родичей абстракцией не менее, чем в старину, когда простой народ на ночь заваливался в избе-четырехстенке на лавки и полати, а третье сословие занималось тем же в одной комнате, большой и густо населенной, как дортуар. Такая обстановка порождала опасные связи снохи и снохача, хозяйки и подмастерья, и словцо «спать» обретало свою преславную многогранность. Однако мы отвлеклись…
Моя дочь имела лишь глазное понятие о книжных собраниях, Домах Мудрости, публичных библиотеках и прочем, знакомилась с андрской системой компьютерной автоматизации книжных фондов, и в ее сознании отложилось представление о некоем суматошном и пестром толпище, торжище знания, откуда каждый черпает лишь то, что ему по вкусу. Но в этих сводчатых нишах, идущих мимо тебя мерным шагом, на толстых полках, что пересекали комнату за комнатой с монотонностью железнодорожного рельса, в блестящих темных корешках, которые вызывали во рту ощущение огромной плитки шоколада, поделенной на равные дольки, таилась удручающая преизбыточность.
– Это твоя личная библиотека, Мартин Флориан Первый? Или наследство предков?
– И то, и другое.
– Ты-то сам прочел все эти томы и томики?
– Не будь такой наивной. На это ведь жизни не хватит!
– Жаль. Я-то именно по своей наивности полагала, что прочесть свои книги, овладеть ими – одна из семи смертных добродетелей. Без этого ты теряешь над ними власть и право. Один язвительный поэт, помню, писал о себе:
Это значит, что после его смерти пурпур его грехов побледнеет перед фактом, что его книжки были прочитаны от корки до корки и взахлеб. «Читать» произносится так же, как «красный». Каламбур, милый мой. Вообще-то объяснить игру слов – почти то же, что убить, но факт прощения грешника бесспорен.
– Из твоих слов я понял одно: он хвастался, что это его собственные пустые вирши пользуются спросом. Упаси меня Бог стать таким рифмоплетом! Мне хватит наследия отцов – этих буковых и дубовых сот, в которых отстаивается мед векового знания. Его собирали мои победоносные предки… привозили из походов… получали в дар от тех владык, которых брали под свою мощную руку… покупали на золото, выменивали на труд вассалов. Переписывали на бумаге со своими гербами, переплетали в кожу с драгоценными клеймами, золотыми и серебряными.
– Покажи мне ваши книги, андрские. Ваших собственных поэтов, писателей, драматургов. А то эти похожи на пленников в одинаковых робах.
– Они в другом конце, – ответил Мартин рассерженно и зашагал быстрее.
Книги ставились на полки по мере их добывания, а полки наращивались по мере необходимости, протягиваясь все дальше по цепи комнат и захватывая всю большую часть помещений. В самом начале располагались рукописи, которые лишь изредка перемежались изделиями печатного станка, затем регулярной графики стало, судя по стандартным надписям на корешках, значительно больше. Здешние библиотекари не слишком поусердствовали в классификациях – только снабдили залы табличками типа музейных, описательного характера.
– Вавилонское столпотворение, – бормотала Серена, вертя головой во все стороны, пока они бежали сквозь ряды. – Архитектоника Вавилонской библиотеки.