Коварный искуситель

Вот только на Комина они не произвели впечатления, и, сощурившись, он спросил:

– Эй, парень, а ты чего прячешься?

Понимая, что выхода нет, Сетон вывел из-за спины Беллу, и Лахлан напрягся, готовый защищать ее до последней капли крови. Девиз Шотландской гвардии «Ни шагу назад – лучше смерть», несмотря на разногласия, чтили все.

Белла опустила голову, лица ее под шапкой почти не было видно, еще худоба и маленький рост… Лахлан очень надеялся, что этого достаточно.

Он бросил взгляд в сторону домочадцев Деспенсера и увидел, как хмурит брови леди Джоан, рассматривая Беллу: та как раз бормотала что-то себе под нос.

– Говори погромче, парень! – потребовал Комин.

Алекс хлопнул Беллу по плечу – чересчур сильно, по мнению Лахлана, – и сказал:

– Ты слышал господина? – Потом, обращаясь к Комину, виновато добавил: – Он очень стеснительный, милорд!

Лахлан понял, что больше не может это выносить. Маскарад будет разоблачен, стоит Комину взглянуть повнимательнее, но тут леди Джоан дотронулась до руки дяди и тихо рассмеялась:

– Да пусть паренек идет работать! У него, похоже, и так полно неприятностей. Лорду Деспенсеру не терпится отправиться в путь. – Она взглянула на раздавленную розу. – Уверена, тут не было злого умысла.

Комин снисходительно похлопал ее по руке, тем не менее не сводя глаз с Сетона и Беллы, которые стояли в толпе, боясь пошевелиться. А толпа только радовалась, что кто-то привлек внимание господина, и Лахлан должен что-то срочно предпринять.

Как бы сейчас пригодилась та свинья! Он оглянулся по сторонам в поисках чего-нибудь – чего угодно, – что могло подойти.

Свиньи не было, зато нашлись куры. В нескольких футах от Лахлана в клетке сидело с полдесятка кур, а снаружи был привязан откормленный петух. Вот петух-то его и заинтересовал. Лахлан протянул руку к веревке.

Комин, сверля взглядом Сетона и Беллу, открыл было рот, собираясь что-то сказать, и Лахлан понял, что пора. Сделав вид, будто запнулся, он бросился вперед и рассек веревку спрятанным в руке ножом, с размаху повалившись на стол, уставленный корзинами с яйцами, к которому был привязан петух.

– Яйца! – завопил крестьянин.

Чертовы яйца как раз стекали по его физиономии. Лахлан хотел было утереться, но передумал и, напротив, сунулся лицом в солому, которой была выстлана корзина. Отличная, хоть и чертовски противная маскировка.

Нелепая выходка не пропала даром: в притихшей было толпе раздались смешки. Лахлану, лежавшему ничком в грязи и покрытому разбитыми яйцами и соломой, не нужно было гадать, над чем смеются зрители.

Прежде чем встать, он сделал вид, что не может удержаться на ногах.

– Прощения просим, – сказал он заплетающимся языком, изображая пьячужку, не проспавшегося после ночного кутежа.

Но крестьянин уже не смотрел на него. Лахлан услышал яростное кудахтанье, а затем и вопль:

– Мой петух!

Расталкивая людей, бедняга бросился вдогонку за улетевшей птицей.

– Где мой петушок?

– Та маленькая скрюченная штучка, что болтается у тебя между ног? – крикнула из толпы какая-то женщина.

Отлично. Зрители засмеялись громче, обмениваясь сальными шуточками насчет бедняги крестьянина. Но Лахлан не полагался на удачу. Пытаясь подняться на ноги, он снова упал, на сей раз сокрушив деревянный каркас клетки с курами. Птицы разлетелись, стоявшие рядом люди бросились их ловить, отчего возникла давка. Деревенские жители, которые аккуратной шеренгой выстроились на обочине, теперь высыпали прямо на дорогу.

Лахлан наконец встал на ноги, и женщина, что была поблизости, протянула ему руку, помогая обрести равновесие. Он посмотрел туда, где только что видел Сетона с Беллой, но они исчезли, явно воспользовавшись всеобщей неразберихой. К счастью, Комин, кажется, не заметил их исчезновения, поспешив убраться, дабы не передавить кудахтающих кур. Лахлан не стал дожидаться, когда порядок будет восстановлен.

Бормоча себе под нос что-то вроде благодарности, он сунул в руку женщине несколько монет и исчез.

Глава 14

Они скакали на север, пришпоривая коней, чтобы избежать преследования, если кто надумает отправиться за ними вдогонку. Но, похоже, им удалось оторваться: во всяком случае, признаков преследования разведка не обнаруживала.

Им повезло, и Белла это знала. Розу никто не должен был увидеть, кроме ее дочери. Ведь это всего лишь украшение на платье – почему из-за него было столько шума? Впрочем, все бесполезно.

Ее плечи горестно поникли. Она не могла придумать оправдание своему безрассудному поступку: ведь риску подвергла не только собственную жизнь, но и жизни Лахлана и Алекса.

Они были в ярости, на что имели полное право. А чего добилась она? Увидела, как дочь публично от нее отреклась, и ничего больше.

«Это ничто и ничего не значит». Кажется, Джоан произнесла эти слова специально для нее. Каждое слово было стрелой, пущенной в материнское сердце.

Тому должно быть какое-то объяснение. Белла не хотела – и не могла – мириться с тем, что потеряла дочь. Один-единственный поступок – коронование Брюса – уже слишком дорого ей обошелся. Потерять еще и Джоан – слишком высокая цена!