Ковен заблудших ведьм

– Ветер последует к устам твоим, когда станет нечем дышать. И солнце последует за тенью твоей, когда перестанешь видеть. И пламя последует впереди тебя, когда враги захотят навредить. Я же есть и ветер, и солнце, и пламя – я тоже последую за тобой. И звезды будут там, где ты будешь. И я буду как эти звезды. Мой свет – моя охота. Моя охота – охота на врагов твоих, – прошептал он, даже не глядя в текст, прекрасно помня эти слова наизусть.

– Покуда горит твоя звезда, горит и моя, – продолжила я, развернув к нему листок. – Погаснет твоя звезда – погаснет моя. Неразрывно, связано, вечно.

– Хм, – нахмурился Коул. – Концовка и впрямь другая.

Чувство опасности, выворачивающее душу наизнанку и не утихающее с той самой ночи, как в Шамплейн заявилась Ферн, проявилось с новой силой и наконец нашло свое объяснение.

– Вот почему ему пришлось убить Бакса… Нужна была жертва посерьезнее. Это значит, что жизнь Гидеона теперь зависит от жизни Ферн, – выдавила я, оседая под свинцовой тяжестью этого осознания. – Умрет она – умрет и он.

Коул побелел как полотно. Без лишних церемоний вырвал у меня из рук пергамент и пробежался по нему глазами. Затем смял его и швырнул себе под ноги, хорошенько растоптав.

– Идиот! – завопил он так громко, что напугал лошадей, привязанных к соседнему дереву. – Он обрек себя на гибель!

– Вот почему Гидеон это сделал…

– Решил красиво покончить с собой?! Да, я уже понял!

– Нет. – Я замотала головой, выпрямляясь и стараясь правильно подобрать слова.

Видение. Черные ногти, бегущие по выгнутой мужской спине. Шершавые пальцы, рисующие новые шрамы поверх старых. Надежда на взаимность, которую он милосердно дал ей, проглотив собственную ненависть.

– Что происходит, когда ведьма влюбляется в своего атташе? – спросила я, проводя рукой по своим волосам и зажигая метку на наших руках, чтобы это почувствовал и Коул.

– Связь становится двухсторонней, – ответил он, невольно покрывшись мурашками от моего жеста.

– Да… связь становится двухсторонней. В заклинании Гидеона смерть – тоже часть связи.

– Ты хочешь сказать…

Коул осекся на полуслове и вперил невидящий взгляд в лошадей, которым нравилось наше пребывание здесь не больше чем мне. Магия пропитала эту землю: она была в пепле, оставшемся от кострища, в вещах, преподнесенных в дар лесу, в мертвом животном, которое закрепило своей кровью колдовской уговор.

«В тебе больше нет ничего своего».

– Гидеон… в отношениях с Ферн? – Коул наконец набрался сил произнести это вслух и истерично хохотнул, найдя это настолько же нелепым, сколько и гениальным.

– Не думаю, но уверена, что он воспользуется шансом влюбить ее в себя и остановить, если такой подвернется. Тем более… Я кое-что видела, – призналась я. – Сегодня. У озера Нимуэ. Тебе это не понравится…

К счастью или сожалению, но меня перебил вибрирующий телефон Коула. Мы оба вздрогнули от неожиданности, и он молниеносно выхватил его из кармана жилетки.

– Сейчас не лучший момент… – начал он угрюмо, поднеся телефон к уху, но тут же отстранил его, оглушенный криком, раздавшимся на том конце. – Что?.. Ты серьезно? Уф, ладно. Да понял я, понял! Выезжаем. Ты черствая, как корочка хлеба. Нельзя быть такой! – Он бросил трубку и коротко объяснил: – Тюльпана звонила. Сказала, у нас на пороге Аврора, и она требует, чтобы мы немедленно вернулись.

– Аврора? – опешила я. – Она в Шамплейн?.. Черт побери! Нимуэ что, каждого встречного теперь пропускает?! Ладно, поехали.

– Но твои видения…

– Расскажу в машине. Надо спешить – Аврору нельзя заставлять ждать. Когда ей скучно, весь остальной мир становится ее личной песочницей.

После того как мы вернулись на ферму, переоделись, забрались в синий джип и тронулись с места, слова полились из меня потоком. Я пустилась в такие детальные описания пейзажей, событий и лиц, которые пришли ко мне в те мгновения на озере, что сама поразилась своим задаткам графомана. Коул слушал внимательно и ни разу не перебил, даже тогда, когда я принялась максимально тактично передавать ему сцены с участием Гидеона и Ферн. Только побелели его пальцы, сжавшие руль, – в остальном он остался сдержан и непроницаем, съев свою внутреннюю ярость раньше, чем она съела бы его. Стараясь плавно обогнуть непристойные подробности, я перешла к финальной части, которую оставила напоследок, как оставляют самое невкусное на праздничном столе.

– Он убил себя. Там, на пирсе…

– Ты уверена, что Гидеон сам вонзил в себя копье, а не кто-то другой?

– Абсолютно.

В машине повисла гробовая тишина. Всю оставшуюся дорогу Коул молчал, и лишь мелкий дождь барабанил по прозрачному люку авто. Над нами проносились куцые облака, похожие на клоки серой овечьей шерсти. Продень в них пальцы и сваляй себе варежки безрадостных тонов, зато мягкие и пушистые.

– Ты ведь все мне рассказала? – ненавязчиво поинтересовался Коул, паркуя машину возле особняка, который я надеялась не увидеть минимум до понедельника.

– Разумеется, – кивнула я, ничем себя не выдав.