Ковентри возрождается

Не надо было мне звонить; безрассудная расточительность. Единственное мое оправдание — я люблю брата и хотела услышать его голос. Если бы Сидни кого-нибудь убил и нуждался в моей помощи, я прошла бы всю Португалию и Францию, переплыла бы любое море, какое легло бы между нами. Я отдала бы ему последний пенни. Я врала бы и мошенничала, воровала бы и дралась, лишь бы прикрыть его от беды. Мне очень грустно, что Сидни не любит меня с той же силой.

В кармане моей леопардовой шубки осталось двадцать пять фунтов и один пенни. Обычно я очень аккуратно трачу деньги. Я точно знаю, куда идет каждый пенни. Вернее, шел. На работе Дерек выразил желание получать зарплату еженедельно наличными, а не переводить ее в банк, как предпочитало большинство его сослуживцев. Каждую пятницу вечером мы с ним усаживались за кухонный стол и раскладывали деньги на кучки. Дерек щелкал на калькуляторе и указывал мне, сколько куда положить. Потом я заносила эти цифры в красную книгу расходов. Их общая сумма никогда не превышала восьмидесяти одного фунта и шестидесяти семи пенсов, составлявших чистый заработок Дерека за неделю. Скажу без ложной скромности: я была отличной хозяйкой. Я замечательно готовила дешевые потроха. Все, что только можно было как-то еще использовать, мылось, стиралось и вновь пускалось в дело. На это уходила уйма времени и сил. В магазине самообслуживания я знала все цены назубок. Я учитывала их сезонные колебания. В январе на распродажах я покупала простыни и наволочки, сама чинила себе туфли, вязала, шила и вышивала нашу одежду. Я сама рисовала поздравительные открытки на дни рождения и на Рождество (и конверты сама клеила), пекла хлеб, пироги и печенье. Мы сами выращивали овощи и цветы и сами стригли друг друга. Когда мы заболевали, то просто ждали, пока поправимся. В красной книге расходов не было графы «рецепты». Мы экономили на электричестве и отоплении. В нашем доме отопление включалось не ранее середины октября, а выключалось неукоснительно в Страстную Пятницу. Дерек ездил на работу на велосипеде, и в багажной сумке у него всегда лежал пакет с бутербродами. У телефона стояли маленькие песочные часы на две минуты.

У нас не было кредитных карточек, и мы ничего не брали в долг. Членский взнос Дерека в Общество любителей черепах составлял всего четыре фунта в год (сюда входила и оплата информационных бюллетеней, выпускавшихся дважды в год). Я почти не пользовалась косметикой или лаком для волос. Видеосистему нам подарила моя мать, отчаявшись освоить ее. Мебель большей частью Дерек мастерил сам; поэтому трудно было найти в нашем доме хоть одну вещь, которая бы не качалась, не опрокидывалась или нормально открывалась.

Последний раз мы были вместе в отпуске пять лет назад. Это была автобусная поездка по Шотландии. В автобусе детей тошнило, а когда нас всех перекусала мошкара, не было денег на мазь, успокаивающую зуд. Приходилось клянчить у пенсионеров, из которых состояла наша группа, чтобы они выдавили нам хоть чуточку из своих тюбиков.

В нашем доме деньги были богом. Но это был строгий, сердитый бог. Суть была не в поклонении деньгам, а в трепете перед ними. Поэтому мы вели очень скромную жизнь, лишь материально обеспеченные люди могут позволить себе любые прихоти.

— Только бы дети перестали расти, — говаривал Дерек.

Ведь именно дети подрывали наши финансовые ресурсы. Без каких-то вещей они просто не могли жить. Мы с Дереком исключали самую мысль о том, что наши дети не будут счастливы. Понимаете, мы с Дереком оба были в детстве несчастны. Потому мы и поженились: чтобы произвести на свет себе подобных и тем самым вновь попытать счастья.

Вместо того чтобы проявить благоразумие и подыскать гостиницу подешевле, я пошла и проколола себе уши на Риджент-стрит. Я поразилась, как это больно. Девушка, которая специальным автоматом вставляла серьги, сказала мне, что ни в коем случае нельзя вынимать из ушей крошечные золотые кнопки. Кроме того, через каждые четыре часа я обязана вращать их в отверстиях и протирать мочки спиртом, если только не хочу получить «серьезного заражения». После этого она прочла мне лекцию об охране живой природы. Я объяснила, что получила леопардовую шубку в подарок, но она отрезала, что «важен сам принцип». Говорила она все это так, словно до нее этого в жизни никто не говорил.

— Не понимаю, как вы можете расхаживать в шкуре убитого животного, — заключила она, поскрипывая кожаным костюмом. Пришлось ждать, пока уши у меня перестанут кровоточить; тем временем я согласилась, что это бессердечно с моей стороны, чем весьма ее ублажила. И тут у меня вырвалось любимое выражение моей матери, я не успела удержать его:

— Нужда заставит...

— Что вы хотите сказать?

— Хочу сказать, что мне нечем больше согреться, — ответила я.