Стефан – довольно трудный подросток. Родители приводят его на консультацию вопреки желанию, потому что на его руках и груди продольные ссадины – следы самоповреждений. Сам подросток ни на что не жалуется и не хочет ничего делать. Он говорит, что царапает кожу, используя режущие предметы (ножи или ножницы), просто потому что ему так хочется и это его расслабляет.
Социолог Давид Ле Бретон[12]
полагает, что скарификация, или шрамирование, то есть порезы и расцарапывание кожи острыми предметами, не имеет патологического характера, и ее следует отличать от психогенной экскориации. Скарификация скорее – форма символического противостояния душевным переживаниям в подростковый период, своеобразный способ избавиться от тревоги и беспокойства, временное поведение, помогающее справиться с этими переживаниями. В некотором смысле порезы и расцарапывания кожи соответствуют спонтанному проявлению таких более осмысленных практик, как татуировки или пирсинг, а в других случаях скарификация представляет собой одну из форм дерматилломании.Как бы то ни было, возникает вопрос о подоплеке этих вредных привычек, агрессивных по отношению к коже. Почему кожа, ногти и волосы у некоторых людей становятся излюбленными мишенями для самоповреждений? Только лишь потому, что они легкодоступны? Можно ли считать такое поведение генетически обусловленным (дело в том, что другие млекопитающие тоже расцарапывают и кусают себя в состоянии стресса)? Служат ли эти самоповреждения признаком сопряженного с риском поведения, поскольку дерматилломания, онихотилломания и трихотилломания в молодости часто связаны с куда более вредными привычками? Или, возможно, они имеют прямое отношение к символической роли кожи или волос (к ногтям это относится в меньшей степени)?
Разобраться в причинах такого поведения поможет концепт «Я-кожа» (см. главу 1). Особенно в детстве и юности, но и в более позднем возрасте за самоповреждениями кожи могло бы скрываться желание сказать следующее: «Посмотрите, как я страдаю». Не исключено, что это способ обозначения своей физической и психической оболочки в целях познания, определения или поиска ее границ и контуров.
Парадоксально, но самоповреждения отражают поиск покоя и попытку найти облегчение. Такое поведение помогает выразить психическое страдание без слов – невербально. В этом случае может идти речь о частичном самопожертвовании ради спасения главного – психического здоровья. За этим может скрываться желание контролировать себя или самое сокровенное, что есть у человека, – его тело. Можно усматривать попытку управлять временем или форму провокации. Иногда это самонаказание или способ противостоять искушению.
Возможны различные интерпретации, и одно не исключает другое. Каждый человек вкладывает в такие действия собственный смысл. Степень опасности этих маний зависит от физических последствий, глубины психологического страдания и даже лежащей в их основе психиатрической патологии.
Особое внимание следует уделять заболеванию, в опасности которого сомневаться не приходится, – патомимии. Оно нуждается в лечении.
Патомимия: имитация болезни, нуждающейся в лечении
Фаделе 15 лет. Она пришла на консультацию из-за порезов, покрывающих все ее тело, особенно лицо и грудь. Это небольшие ранки – впечатление, что их нанесли маленьким скальпелем. Большинство этих порезов заклеены пластырем (чтобы скрыть их или, напротив, сделать еще более заметными?). На прием Фадела пришла с матерью. Она говорит о том, что ей ужасно больно, но по лицу этого не скажешь. Она просит назначить ей лечение, но звучит просьба очень неубедительно. Когда ей задают вопросы о том, как началась болезнь и при каких обстоятельствах появились эти ранки, отвечает уклончиво.