— Нет, он ведь паспорт поменял, и по нему выходило, что до Ольги он ходил холостым. Получалось, она у него была первой женой. Я для Ольги — коллега Богомолова по бизнесу.
— Еще один вопрос, Лариса Ивановна. Вы уже говорили с Ольгой Сергеевной после смерти мужа? Как вы теперь поделите магазины?
— Делить их не надо, они и так на бумаге поделены. Но раз вы об этом спрашиваете, я заезжала к Ольге, чтобы помощь предложить, поддержать в трудную минуту и успокоить. Относительно бизнеса она могла не беспокоиться. В конце концов управление магазинами я могу взять на себя. Где один-два, там и восемь. Только разговора у нас не получилось.
— Почему?
— Ольга была вне себя от горя, причем настолько, что смотрела на меня бессмысленными глазами, не узнавала. Бедняжка. Я ведь, не смотря ни на что, тоже хорошо относилась к Федору… но чтобы потерять рассудок… Дай бог, чтобы у нее восстановилось здоровье.
— А до последнего случая вы часто встречались с Ольгой? Может, вы просто давно не виделись, и она вас забыла?
— Может, конечно, но… — ее лицо скривилось в подобие улыбки, — мне кажется, я такая запоминающаяся. Я даже не предполагала, что она меня не узнает. Так нелепо вышло: я стою на пороге, свои соболезнования приношу, а она смущается и меня в упор не узнает, даже предложила мне представиться, а потом еще попросила напомнить, кем я Феде прихожусь. Я была в жутком положении, не знала, как ей ответить.
— И что же вы ответили?
— Что мы вместе работали в одной системе, у каждого своя доля и в документах это отмечено. Тогда она поинтересовалась, в каких именно документах? Странно…
— Что?
— Этот документ мы подписывали в ее присутствии, полгода назад, после открытия очередного магазина «Сытый желудок», — Лариса Ивановна повернулась к нам вполоборота, открыла сейф и достала второй экземпляр договора. — Вот эта бумага.
Я пробежала глазами по строчкам. Так и есть, все, о чем говорила Лариса: семьдесят пять процентов его, Богомолова, двадцать пять — ее.
— Точно такой же экземпляр был у Феди. Один к одному. Совсем от горя женщина голову потеряла. Хотя, я ее понимаю, он для нее был и мужем, и ребенком, даже больше ребенком, чем мужем. Богомолов в быту был беспомощным до безобразия.
— А вам не казалось, что у них странные отношения.
— Что вы имеете в виду? — потребовала уточнить Мамонтова.
— Мне говорили, Федор Петрович мало показывался с женой на людях.
— Нет, отчего же? Иногда они ходили вместе на выставки, в театр. А что касается друзей Богомолова, то и мне особой радости с ними общаться не доставляло. Думаете, приятно, когда за твоей спиной шушукаются любовницы мужа, он ведь был такой бабник. А Ольга со своими провинциальными комплексами, насколько я помню, вообще боялась большого скопления народа, такая уж пугливая, от всего шарахалась и за все переживала.
В этот момент я подумала о Степе, и она ведь такая же.
— Но женой для Федора Петровича Ольга была превосходной. По крайней мере, она меня устраивала, — улыбнулась Мамонтова. — Я часто говорила Богомолову: «Ты, Федя, в надежных руках».
Разговор наш постепенно угас, тема семейных отношений исчерпала себя, кого бы мог обидеть Богомолов, Мамонтова даже не представляла и никаких конфликтных ситуаций вспомнить не могла. Из ее слов выходило, Федору Петровичу никто не угрожал и вообще он был человеком в бизнесе рассудительным, острые углы обходил, шел на компромисс и врагов себе не наживал.
Мы поблагодарили Мамонтову за потраченное на нас время, простились и ушли.
Глава 22
— Мы тупике, — констатировала Алина. — Никому Богомолов мертвый не был нужен: ни первой жене, ни последней. Других компаньонов, кроме Мамонтовой, он не имел, дорогу никому не переходил, никого не обижал. Женщины сами его бросали и претензий к нему, похоже, не имели. Ты знаешь, Марина, а может, Штурм и прав? Все несчастные случаи в Англии никакого отношения к Богомолову не имеют. Но, кажется, я знаю, в чем дело.
— В чем? — Мне стало интересно, какую версию выдвинет Алина на этот раз.
— Это месть призраков, — торжественно выдала Алина. — Мы вторглись на чужую территорию, а они таким образом защищали каждую пядь своей земли.
Я чуть было не рассмеялась Алине в лицо, но в последнюю минуту сдержалась, потому что, если она обидится, плохо будет всем. Своим кислым видом она способна превратить молоко в творог. Она будет ходить мрачнее тучи и молчать. Молчать день, два, пока у окружающих не разовьется комплекс вины. Тут уж попросишь прощения за все: и за то, что было, и за то, чего не было. Из многолетнего опыта общения с подругой знаю: в ее присутствии иной раз полезно держать эмоции под контролем.
Поэтому я сжала губы, подождала, пока меня перестанет душить смех, и как можно спокойнее спросила:
— Алина, я могу уточнить? По-моему, мы выяснили, в роли приведения выступал мистер Оуэн. Кому претензии предъявлять? Ему? Он прилетел и треснул Богомолова по голове?