Крайний

Она мне последнее выдирает и приговаривает:

– Ось тоби, гад! За моих диточок! Ось тоби! Ось тоби!

Причем ногтем по лбу царапает фигурно. Больно! Чувствую, кровь сочится.

Оттащили ее. Вежливо вытолкали под руку из помещения.

Гриша предложил:

– Нишка, пошли на улицу. Сейчас может драка быть. Я по Головачевым белькам бачу. Вже белые. Зараз почнэ кулакамы махать.

Мы вышли.

Я говорю:

– Невеста получилась красивая. Я подстриг. И накрутил. И жениха побрил. И Головача подстриг. А ты, Гришка, под машинку оболванился… Меня б попросил, я б тебе форму придал на все сто.

Гриша с трудом держался на ногах. Мы побрели не спеша до хаты, где я временно проживал.

Спали хорошо.

На рассвете Гриша подал голос:

– Нишка, принеси похмелиться! Иди, там еще гуляют. Принеси. Сам не дойду. Как друга прошу!

Я пошел.

А там уже настоящая и непредвзятая пьянка вместо свадьбы. Конечно, участников заметно меньшее количество, чем сначала. Но зато такие, каких и выстрелом не возьмешь, не только горилкой-самогонкой. Ваня Головач в гражданском. Милицейскую форму снял. Совсем по-домашнему. Жених в чистой рубахе. Прежнюю, видно, запачкал. И правильно, где пьют, там и льют. Из женщин – никого. Только баба, которая мне лоб царапала грязным ногтем. Я как ее увидел во всей ее неприкрытой красе, так сразу про свой лоб и подумал, что ничем его не помазал.

Подошел к столу без приглашения, как старый гость, налил чарку, в чарке пальцем поболтал и лоб себе хорошенько помазал. Крепко защипало. Поднял тост, как полагается, за хороший стол, за гостей, и чтоб нам всем спокойно жилось на свете.

Мужики опрокинули.

А баба говорит, как трезвая:

– А дэ ж твий дружок Грышка? Мине рассказалы, шо он за гусятына. Про батьку его. Вэды Грышку сюды, зараз вин за батьку свого ответит! Може, его батька в окружении стояв з шмайсэром, эсэсам подсобляв, колы наших дитэй и нас жглы вогнэм и вишалы по очерэди и без пэрэдышкы…

И все внимание – на меня.

Я говорю:

– Извините, батьковна, имени-отчества вашего не знаю. Но знаю, что лично Гриша служил нашей с вами Родине с оружием в руках в рядах Советской Красной армии. А батько его – Дмитро Иванович, действительно бывший полицай. Но учтите. Он меня своими руками от фашистов спас. Через него я у партизанов оказался. И теперь говорю с вами. И говорю правду-матку.

Баба отвечает:

– Дак ото ж! Полицай жидов спасав. Жиды ему золотом платылы. Ясное ж дило. А нам платыты ничим. Мы в колхози за палочкы робылы. Полицай палочку нэ визьмэ. И хвашист нэ визьмэ. Дак ото ж вы с полицаямы и з хвашистамы зговорылыся: нас усех знычтожить. От вы и стоялы руки у карманы: з одного боку хвашисты, з другого партызаны, а з трэтього – полицаи. А Красной армии зовсим нэ було. Як кризь зэмлю провалылася. И Винниченко твой – жидовский наймыт – стояв. Ага… Точно… Стояв и дывывсь, шоб мои диты нэ выбижалы з огня-полумъя. От воны и нэ выбижалы. А я навищо выбижала? Навищо, я тэбэ пытаю, морда жидовська-партызанська?

И она завыла. Без единой слезинки. Воет и обводит меня победным взглядом.

Я рукой махнул и говорю:

– Горе у вас большое. А тут у людей радость. Вы с ними договорились, чтоб всем настроение портить? Я, например, не такой человек, чтоб на чужой свадьбе что-нибудь портить. Я пойду. Счастливо всем!

Во дворе меня догнал Головач.

– Извиняй, Нишка! Она баба хорошая. Но сильно выпивать стала с горя. Военная вдова. Ее и мужики боятся. Ее хоть стреляй за антисоветские разговоры, она свою линию гнет и гнет, гнет и гнет, гнет и гнет… А вы с Гришей когда уезжаете?

Так спросил, будто наш общий с Гришей отъезд – дело решенное и всем известное. Я постановил не спорить, чтоб не привлекать лишнее внимание.

Ответил по существу:

– А как Гриша похмелится, так и поедем. Вынеси чего-нибудь. А то он сюда самолично явится за бутылякой, всем хуже будет.

Головач согласился с моей правотой.

Вынес початую литровку буряковой, сунул мне в карман:

– Передавай привет Грише. Хай не обижается. Сам понимаешь: свадьба, дело такое.

Я со всех сил улыбнулся.

За время без Янкеля я привык к самостоятельности. Иду куда хочу. Ни перед кем не отчитываюсь. Даже Субботин заскочил куда-то в самую глубину головы. Я его оттуда не пускал наружу. Научился.

А получалось – у Гриши на меня планы. Сбежать прямо с места нельзя. У меня уже накопилось кое-какое важное имущество. Инструменты, одежда. Чуть-чуть. Но и без них никак.

Пошел. Бутыль по боку бьет. Булькает. Я в такт свою молитву повторяю. Мол, жди меня. Кому надо, тот и жди.

Подхожу к хате.

Тишина. Хозяйка-старуха не отзывается. Гриша храпит. Видно, нашел что-то подсобное для похмеления.

Я собрал вещички. Сидор получился тяжеленький.

Бутыль поставил в изголовье Гриши.

Вышел по направлению к неизвестности.

Лодочку свою я уступил по хорошей цене в свое время мужику по соседству. Вода почти сошла. Но за Корюковкой шлях болтался, как холодец. Лодка бы мне и не помогла. Но я о ней все равно вспоминал с теплотой. К тому же деньги за нее давно кончились, а если б я ее тогда не продал, то теперь бы смог укрепить свое положение. С копейкой – совсем другое дело.