Крайний

Начался другой отсчет жизни. Сарра с Израилем возятся вокруг Наталки. Я стараюсь денег заработать: ходил по селам, нанимался на всякую работу. Бритвой и ножницами много не возьмешь. Копал и пилил, пилил и копал. Где только возможно. По копейке, по копейке, а хватало. И молока купить, и одежку кое-какую.

Одно плохо – Наталка не проявляла никакого энтузиазма. Принимает, будто я ей обязан. Ни ласки, ни доброго слова.

Сарра с ней больше говорила, чем я. Ну, ладно, женщины… У них содержание известное. Дети у них содержание. Сарра много по данному вопросу знала и передавала Наталке.

Однажды Сарра отвела меня на улицу и сказала:

– Нисл, учти, у нее не один ребенок, а два.

Я удивился, откуда Сарра такое взяла.

Сарра объяснила, что она хоть и глухая, но слышит, что в животе делается. Практика большая.

Меня единственный вопрос интересовал, но задать его я не решился из ложно понимаемого чувства стыда. А вопрос такой: не может так быть, что дети эти одновременно находились в животе у Наталки от двух разных источников? Про себя размышлял и решил, что может. Так и считал: одно дите Янкеля, другое – Субботина.

Но это ничего не меняло. Выйдут в назначенный срок оба. Никто еще внутри не прописа́лся.

Сарра посчитала, когда настанут роды. Получалось, надо торопиться, готовить хату к зиме. Крышу перекрывать, стенки утеплять. Детям нужно. А если детям нужно – значит, какие разговоры? Материал доставать – раз, делать – два. Сам не справлюсь. Времени мало до срока. Сентябрь заканчивался, хоть и теплый. Надо помощника. Значит, платить. А денег нету, чтоб по-серьезному.

И тогда меня как молнией ударило: Дмитро Винниченко. И второй раз ударило: Гриша с пистолетом и милицией.

Но я рукой на себя махнул и устремился в Остёр в надежде вытрясти из Дмитра Винниченки то, что оставил у него мой отец, и на это оставленное – подготовиться к рождению деток и встретить их как положено: хорошим теплом и достатком.

Я добрался до Остра к ночи. В хате Винниченки не светилось. Постучал в окно нашим с Гришей давним мальчиковым стуком. По памяти, не специально. Так нахлынуло, так нахлынуло, что я и задуматься не успел, как постучал.

Гриша выглянул в окно.

Спросил утвердительно:

– Нишка!

Я ответил.

Гриша быстро отомкнул двери:

– Не заходи. Пойдем в сарай.

В сарае было пусто. Только старые корзины, какая-то рухлядь.

Я спросил:

– Что, батько уже не мастерит ничего?

Гриша с сожалением ответил, что Дмитро Иванович умер. Порядок в сарае навела жена Гриши. А женился Гриша только-только. На нашей с ним бывшей однокласснице Шуре Климчук. Месяц как женился.

Я поздравил с торжественным событием. И дальше не знал, что делать.

Поэтому начал прямо:

– Мой отец оставил твоему кое-что. Точно сказать не могу. Дмитро Иванович сховал. Может, по болезни сам и забыл, где. Тебе неизвестно?

Гриша быстро начал отрицать. Слишком быстро. И потому я надавил.

– Это мое! Мне отец оставил. Если ты знаешь, а не признаешься, пускай тебе станет стыдно перед моим лицом. Ты все равно что украл. А у меня жена беременная. Двойня. Скоро рожает. Мы без копейки. Вся надежда у меня была на ту передачу отцовскую. Не хочешь все отдать – я ж понимаю – отдай половину. Имей совесть.

Гриша стоял передо мной в длинных синих трусах, сатиновых, и в синей майке. Наверно, форменной. Босой. Но не сдавался. Держал фасон.

Как будто очнулся со сна.

– Слухай, Нишка… Ни черта я тебе не должен! Ничего не знаю! Мой батько умер. И твой умер. Так что боевая ничья. Что он сюда припер – покрытое мраком. Индийская гробница над этим. Понял?

Я отступаться не собирался.

– Ты, Гриша, товарища Субботина помнишь?

Гриша посерьезнел, даже руки по швам сделал.

– Помню. А як же.

– Он тебе поручил поручение. Помогать мне. В чем – не твое дело. У меня важное задание. А ты саботируешь. Не помогаешь.

Гриша замялся. Подтянул трусы, заправил майку под резинку.

– Зачем ты сразу в бутылку лезешь? Я ж тоже не просто так кобенюсь. Мне проверить надо, с какой целью, что, почему. Про задание я помню. Мне как товарищ Субботин сказал: «До особого распоряжения», так я этого особого распоряжения и жду не дождусь. А ты, значит, особое распоряжение от Субботина принес?

– Именно что. Особое. Гони, что говорю!

Гриша замялся.

– Ночью в хате грюкать… Жена испугается. Я тебе сюда подстелю ряднинку, поспишь, утром обделаем, как положено.

Я, как женатый на беременной, пошел на снисхождение.

Говорю:

– Конечно, давай по-человечески. Утром.

Гриша мне постелил в сарае. Я заснул.

Спал и мечтал про торбу. Не в первый раз, надо сказать. Только раньше смутно. А теперь уверенно.