Крах империи евреев

Остается общая часть объяснения. Но объяснение это почти тавтологично: евреев не любят потому, что… они евреи. Если в качестве причины смерти пациента указать тот факт, что человек вообще смертен, то это, конечно, будет правильно, но не для медицинского заключения о смерти. Этого никогда не было достаточно ни для философов, ни для духовенства, ни для общества в целом, и приходилось измышлять многие другие, гораздо более впечатляющие объяснения-обвинения (которые, однако, имели тот недостаток, что были химеричны).

Сказанное не должно умалять значение фактора вызова, бросаемого самим существованием евреев как евреев, в формировании отношения к ним на всех землях провинций Великой Империи. Этот вопрос заслуживает несколько более подробного рассмотрения.

Ввиду столь важной роли «еврейского вызова» в восприятии окружающих народов этот фактор вызова можно было бы связать с приверженностью евреев иудаизму в смысле Прагера и Телушкина. Тогда возникает искушение объявить иудаизм и утверждаемую им миссию евреев быть «светом для народов» основной причиной конфликта евреев и местных народов, (что и делают эти авторы). Однако, как говорилось выше, таким объяснением удовлетвориться нельзя, а можно лишь считать его указанием на саму еврейскую идентификацию как на изначальную и общую причину конфликта, оставляющим открытым вопрос о его непосредственной причине.

Дело в том, что евреи и иудаизм воспринимались (и воспринимаются) как вызов не из-за каких-то знаний о них, по схеме «евреи желают, чтобы мы верили в то-то и то-то, поступали так-то и так-то и стали такими-то и такими-то, а мы этого не желаем». Евреи же не только не бросали подобного вызова, но и не укладывались даже в какую-либо рациональную модель по схеме «они преследуют такие-то цели, которые для нас неприемлемы». Поэтому такие цели приходилось измышлять и отсюда иррациональная конспирология, например теория жидо-масонского заговора и подобные ей. Восприятие евреев как вызова связано не с наличием, а с отсутствием положительного знания о том, что такое евреи. Эмпирические данные, наоборот, говорили о не агрессивности их, способности евреев к компромиссам, их гибкости в ряде вопросов, их желании жить в мире со всеми народами и отсутствии у них чего-либо похожего на стремление или мечту сделать всех евреями. Принятие и поддержка евреями идей Просвещения также не вписывались в представление об их не рассуждающем догматизме.

Итак, причину следует искать во впечатлениях, получаемых всеми, кто живет бок о бок с евреями, от своих соседей (прямо или опосредованно), и в психологическом расположении этих народов, обуславливающем их реакцию на эти впечатления.

Займемся в ходе нашего расследования очередным критическим анализом таких сущностей (если угодно, псевдосущностей, квазисущностей, или понятий), как нация, государство, национал-государство, и сопутствующих им идеологий – в частности, партикуляризмом и национализмом.

Эндрю Винсент обращает внимание на то, что смещение в сторону партикуляризма идет в обществе во всех аспектах и на всех уровнях самосознания – от обыденного до международно-правового и мировоззренческого. (Vincent А. 2002. Nationalism and Particularity. Cambridge Univ. Press). Ключевым понятием здесь оказывается концепт нации и соответствующая ему форма ощущения партикулярности – национализм. Поль Валери замечал: «Занятно, что представления о нациях… антропоморфны. Считается, что у нации есть суверенитет и собственность. Нация владеет, покупает, продает, пытается жить и процветать за чужой счет; нация ревнива, горда, богата и бедна; она не одобряет других; у нее есть друзья и враги. Короче, нация – это личность, и по укоренившейся привычке все крайне упрощать, мы приписываем нациям чувства, права, обязанности, добродетели и пороки, волю и ответственность». Валери правильно замечает, что идея нации паразитирует на риторике индивидуальности и идентичности, на понятиях неделимости, общих целей и интересов, совместного действия, на кастовой взаимовыручке и поддержке.

Эта риторика в самом начале распространения вируса сепаратизма была инкорпорирована в теорию государства через концепции суверенитета и «юридического лица» (legal personality). С использованием категории нации появилась возможность обсуждать «индивидуальность государства» (individuality of the state) просто потому, что «понятия государства и суверенитета» заполняют «пустоту понятия нации» (vacuity of the nation). «Национализм, несмотря на все его высокопарные разглагольствования об идентичности, не располагает языком для выражения этой идентичности, кроме рутинных разговоров о суверенитете. Без этого дискурса вокруг суверенитета он был бы банкротом». (Vincent А. 2002. Nationalism and Particularity. Cambridge Univ. Press).