Крах плана Шлиффена. 1914 г.

То есть роль 1-го армейского корпуса в операции заключалась в простом и одновременно донельзя пассивном обеспечении фланга 2-й армии, притом, что формально корпус подчинялся командарму-2, но фактически – Ставке. Такой парадокс был возможен только в русской армии, где не имели четко разработанного плана операций, что наглядно подтвердила военная игра апреля 1914 г. в Киеве. Верховный главнокомандующий посчитал, что, располагаясь в Сольдау, 1-й корпус лишь одним своим пассивным присутствием сумеет прикрыть левый фланг 2-й армии. На практике выходило, что командарм-2 мог отдавать приказы комкору-1 Артамонову, но тот всегда мог сослаться на распоряжения Ставки и в какой-то степени пролонгировать указания Самсонова. Подумать о том, что наступавшие центральные корпуса с каждым шагом в глубь Восточной Пруссии будут отрываться от 1-го корпуса, лишь увеличивая зазор, великий князь Николай Николаевич, всецело занятый не предусмотренными перед войной планами вторжения в Германию через Познань, не удосужился.

Воевать по карте гораздо удобнее, чем непосредственно руководить наступлением армии и, главное, отвечать за напрасно потраченные жизни людей. Поэтому первоначально сдвинуть с места 1-й армейский корпус не мог даже и Жилинский, который одно время претендовал даже на руководство корпусами, сосредоточенными под Варшавой. К примеру, даже созерцая движение немцев в тыл 2-й армии в 15–20 км к северу от Сольдау, комкор-1, ссылаясь на приказ Верховного главнокомандующего, вполне имел право оставаться на своем месте.

Кроме прочего, самую что ни на есть возможно негативную роль в ходе операции сыграл сам комкор-1. Об этом еще будет много сказано дальше. Здесь же следует заметить, что выдвижение Л.К. Артамонова производилось не в силу его воинских качеств, а в силу придворных связей и столь потрясающего подхалимажа, что даже после провала операции генерал Артамонов получит новое назначение – в сдавшийся Перемышль. Затем, после погубления и этого, станет служить в Ставке при императоре Николае II. Начальник военно-морского управления при Верховном Главнокомандующем А.Д. Бубнов вспоминал, что вся карьера Артамонова «была основана на рассказах о том, как он переплывал при экспедиции в Абиссинию “Нил на крокодиле”, а упрочилась перед войной ханжеством и строгим требованием, чтобы во всех помещениях подчиненных ему войсковых частей были иконы и лампады… карьера его была основана на ханжестве, хвастовстве и низкопоклонстве»[140]

. С другой стороны, формальная сторона дела была в пользу Л.К. Артамонова. Он был единственным из высших русских генералов, который имел сразу два высших военных образования – окончил Николаевскую инженерную академию и, как и большинство – Николаевскую академию Генерального штаба.

Во-вторых, 6-й армейский корпус также выпадал из непосредственного распоряжения А.В. Самсонова, подчиняясь напрямую Я.Г. Жилинскому, который двигал войска генерала Благовещенского на север, на Бишофсбург, рассчитывая где-то там соединиться с частями 1-й армии. 11 августа Жилинский разрешил командарму-2 расширить фронт наступления 2-й армии от участка Растенбург – Алленштейн на участок Алленштейн – Остероде. Но – с тем условием, что 6-й армейский корпус закроет промежуток между 2-й армией и Мазурскими озерами. В итоге 6-й корпус оказался на расстоянии 40 верст от крайнего корпуса главной группы (13-го армейского) вместо первоначальных 20. Это фактически вынудило дивизии 6-го армейского корпуса действовать самостоятельно, что в сочетании с той карикатурой на командира, которую представлял собой комкор-4 генерал Благовещенский, являлось преддверием катастрофы.

Кроме того, в начале военных действий (до Гумбиннена) именно войска 6-го корпуса должны были блокировать Летценский укрепленный район. А так как конница, в свою очередь, обеспечивала фланги фактически не подчинявшихся генералу Самсонову корпусов, то ясно, что командарм-2 не мог руководить действиями своей кавалерии в должном объеме. Центральные же корпуса не имели корпусной (войсковой) конницы (по одной слабой казачьей сотне на корпус), а следовательно, не имели и разведки. А отсутствие разведки не позволяло надлежащим образом выявить неприятельскую группировку, дравшуюся против наступавших русских корпусов.

На практике отсутствие войсковой конницы означало, что перед каждой деревушкой, перед каждым городком, перед каждым фольварком пехота должна была разворачиваться в боевые порядки. Ведь несколько выстрелов всегда производились по русским, а послать вперед казаков, чтобы узнать, сколько врага впереди, или, что вернее, огонь открывают несколько велосипедистов, было невозможно. Не было этих самых казаков. Постоянная нервотрепка – ведь крупными силами, хотя бы до роты, враг не обнаруживался, еще более подрывала дух войск, и без того терпевших нужду в снабжении.