Крамола. Книга 1

В последнее время он почти не думал о побоище в башкирской степи, хватало других, совсем свежих впечатлений. Последний раз неожиданно заговорил о нем Ковшов. Что ему в голову взбрело спросить, помнит ли Андрей, как схлестнулись они под Уфой с белыми. Наверное, сам он думал об этом. И тогда же Ковшов рассказал, будто убитых все-таки схоронили. Правда, в одной могиле — и красных и белых. И насыпали высокий курган, который хорошо видно, если ехать по железной дороге. Андрей даже не спросил, откуда ему известно об этом, и почему-то сразу поверил, что так оно и было. Потом он несколько раз видел курган во сне. Будто идет к нему по траве — больной, все тело в струпьях и горит огнем, и голову ломит так, что глаз не открыть. Идет, а курган все дальше, дальше от него. И будто ему кажется, что он зря идет: могила эта очень древняя и курган насыпан бог весть когда. И вдруг место меняется. Уже не степь под ногами, а луга — сенокосная пора, люди кругом знакомые и радостные, и только он один среди них больной и печальный.

Мягкий вагон после красноярской тюрьмы был так же непривычен, как снег в мае; странное ощущение нереальности преследовало Андрея всю дорогу. Он смотрел за окно и понимал, что надо радоваться, вон зеленые луга, леса, птицы, вон люди, лошади — вольный и ясный мир вместо каменного тюремного дворика, но он лишь грустно отмечал увиденное, словно оно было плодом его воображения. Напротив него тосковал от безделья и малоподвижности вагонного житья Тарас Бутенин, конвоирующий Андрея. За три дня пути до Урала все, что дозволялось службой, было переговорено, и теперь они мешали друг другу, как два медведя в одной берлоге, однако никто из них не имел права оставаться в одиночестве. Бутенин получил инструкцию следить за Андреем неусыпно, ибо тому может взбрести в голову покончить с собой; Андрею в свою очередь было запрещено без сопровождения выходить даже в туалет. Они молча выполняли эти условия, хотя оба уже тяготились ими, и недалек был тот час, когда арестованный и конвойный могли бы побрататься.

Положение у Бутенина было странное, необычное: следовало доставить в штаб Реввоенсовета республики бывшего командира полка Пятой красной, сдать его под расписку и ждать решения РВС, поддерживая с Красноярском телеграфную связь. Ко всему прочему, Тарас не знал, как относиться к Березину то ли как к арестованному, если самолично выводил его из одиночной камеры и получил задание конвоировать, то ли как к герою-краскому, который храбро воевал, а потом с ним случилось какое-то недоразумение и его теперь затребовали в Москву. Бутенин подозревал, что Березина расстреляют и вызвали в Реввоенсовет только потому, что вроде бы не с руки расстреливать дома, в Красноярске, где все знают прославленного краскома. Лучше увезти в Москву, в центр, и там решить его судьбу верховной властью, чтобы никто потом не мог приписать местным ошибку или перегиб. Однако вместе с тем Бутенин чувствовал, что в этой истории возможен и другой исход, ибо о вине Березина он знал лишь понаслышке, а говорили всякое и каждый по-своему: одни обвиняли, другие оправдывали; может, и в самом деле только в Москве и смогут как следует разобраться?

У Андрея, по сравнению с Бутениным, положение было намного сложнее. Он знал, куда его везут, знал, зачем, но почему именно в Москву, не мог объяснить. Все бы стало понятно, если бы его с этапом переправили из следственной тюрьмы в лагерь, а там — в особую тюрьму, откуда уже нет пути. Но вдруг в штаб Пятой армии пришел телеграфный приказ немедленно доставить и сдать в распоряжение Реввоенсовета арестованного еще в декабре прошлого года краскома Березина, словно речь шла о каком-то движимом имуществе. Причем сопровождать приставили не красноармейца с винтовкой, а начальника разведки полка регулярной армии. Как это было расценивать? То ли он, Андрей, особо опасный преступник, то ли, наоборот, очень важная персона. (Бутенин, как он сам считал, угодил в конвойные по чистой случайности: его неожиданно остановили в штабе и спросили, знает ли он Березина лично; Бутенин ответил, что нет, близко не знаком с ним; то, что надо, ответили начальнику разведки полка и срочно выправили бумаги в Москву.)

Личный поезд чрезвычайного уполномоченного Совета обороны фронта по снабжению, с которым их, арестованного и конвоира, отправили в Реввоенсовет, шел быстро, задерживаясь лишь для смены машинистов и заправки углем…

Получив известие, что его повезут в Москву, Андрей сразу же решил бежать где-нибудь по дороге. Он жил этой мыслью, когда Бутенин выводил его из камеры и когда они потом садились в поезд Чусофронта. Еще пожалел, что слишком молод конвоир, жалко будет, если тот поплатится жизнью, но, видно, такая уж доля выпала начальнику разведки…

Однако когда поезд тронулся и он услышал стук колес под полом, натруженное пыхтенье паровоза, вмиг вспомнился «эшелон смерти», причем с такой яркой силой, что, закрыв глаза, он терял ощущение реальности. И почему-то сразу перестал думать о побеге.

Некуда больше бежать… Да и незачем!