Крамола. Книга 1

За Уралом, когда воссияло над землей солнце и в придорожных кустах запели птицы, заглушая стук колес и пыхтенье паровоза, Тарас Бутенин стряхнул оцепенение, повеселел и впервые за все это время нарушил инструкцию — вышел из купе один, заперев дверь. Давно отказавшись от побега, Андрей машинально стал проверять, нельзя ли открыть окно. Затем опомнился, сел… Нет, мысль о побеге, видно, крепко вросла в сознание… Срабатывал инстинкт освобождения, ведомый лишь тому, кто хлебнул тюремного лиха. Найти щелочку, слабое место в стене, прибитую небрежно планку — что‑нибудь! Только бы родилась и жила тайная, греющая надежда, что в подходящий момент можно сокрушить запоры и вырваться на волю. Тогда, в «эшелоне смерти», это чувство еще было далеким и не совсем понятным Андрею. А вот Ковшов жил с этой мечтой-надеждой, и не она ли вырвала его из смертельных когтей тифа?

Бутенин вернулся через полчаса с едой на жестяном подносе и в веселом, благодушном настроении.

— Не заскучал, Андрей Николаевич? — спросил он, простецки улыбаясь. — Вот еду и думаю: красота с Чусофронтом ездить! Тут тебе колбасы, белый хлеб и даже настоящий сахар!

Бутенин снимал тарелки и стаканы с подноса, управлялся ловко, хотя излишне много двигался. Огромная его фигура в суконной офицерской гимнастерке под ремнями заполняла собой все пространство купе.

— Я мечтал: если когда в Москву поеду, так вот оно все и будет: хорошая скорость, питание отменное и — весна! — балагурил он. — Но раз так выпало — хоть поесть задарма. Раньше такие диковины только на барских столах бывали. А мы вот с тобой сядем и запросто умнем!.. Кстати, Андрей Николаич, я слыхал, ты происхождением из дворян, то бишь из тех самых бар? Так ли?

— Так, — кивнул Андрей, жадно набрасываясь на еду (это был тоже приобретенный инстинкт невольнической жизни). Он не ощущал вкуса. Вкус теперь у всякой пищи был для него один — съедобный…

— А я чистый пролетарий! — довольно сказал Бутенин. — Ни кола ни двора. Все, что было, с собой носил. — Он показал свои красные крупные руки. — Как это на латыни звучит?

— Забыл, — буркнул Андрей.

— Ну и ладно, — быстро согласился Тарас. — Мой отец-покойничек, бывало, так говаривал: Тарас, ты или учиться иди, или денег подзаработай и в деревню возвращайся… Он в молодости на завод подался. В пролетарии и не думал, и не любил ихнюю жизнь. Хотел на лошадь заработать. Так до смерти и не накопил. Хитрое это дело — заводская работа, заманчивое, а потом все одно шиш покажет. Нет надежи… Вот батя и говорил: за землю держись!.. Но ты погляди, что пролетариат-то может?! — Наверное, он сам устыдился своего возгласа, потому что замолчал и спросил потом без прежнего задора: — Твой отец-то жив? Или…

— Нет, — сказал Андрей, уже заранее высматривая себе кусок побольше, хотя еще и прежний не доел. Сдержал себя, отвел глаза в окно…

— Слушай, а за что тебя усадили-то? — вызывая на откровенность, спросил Бутенин. — Слух был разный…

— За самоуправство.

— Чего ты так управил? Даже с заслугами перед революцией не посчитались…

— Да уж управился…

— Говорят, будто ты своего ротного в распыл? — Тарас насторожился. — Будто собственноручно…

— Неправда. Ротного я не расстреливал, — отчеканил Андрей и вскинул глаза на Бутенина.

Тот перестал жевать. Отхлебнул чаю.

— Говорят, ты еще кого-то там…

— Говорят, в Москве кур доят! — отрезал Андрей. — Еще вопросы у конвоя?

Бутенин покраснел и совсем стушевался.

— Я понимаю, Андрей Николаич… Тяжко. Ребята мои спросят, как я с самим Березиным разговаривал, а мне и сказать будет нечего. Слухов-то всяких полно. Одни толмачат — герой, другие — наоборот…

— Что — наоборот?

— Ну-у… — замялся Бутенин. — У меня и язык не поворачивается…

— Прямо скажи.

— Зверь, говорят…

Андрей смотрел на круг колбасы в тарелке и улавливал ее чесночный запах. Во рту копилась слюна…

— Что еще говорят?

— Вообще-то мало, — признался Бутенин. — Боятся говорить… Раз токо и слышал, и то шепотком… Раньше-то на каждом углу кричали про тебя, храброго краскома. А теперь будто тебя убили. Верней, будто и не было вовсе., .

— А что, похож я на зверя? — спросил Андрей. Бутенин повел огромными плечами, сказал не сразу:

— Когда ты задумаешься — похож. Глаза стекленеют… Жутковато. А так-то — что?.. Человек.

Андрей представил себе, как Бутенин, вернувшись в свой полк, станет рассказывать друзьям новости, так сказать, из первых уст. И вокруг него будут колготиться, просить — еще расскажи, еще! Он будет доволен, что один — один! — знает всю правду.

Андрей усмехнулся и промолчал. Бутенин же не мог успокоиться.