Красавица и чудовище

Посещение городского следственного изолятора было одной из самых неприятных обязанностей, которые Катрин приходилось выполнять, работая в районной прокуратуре. Ее подавлял резкий контраст между великолепно меблированными помещениями фирмы ее отца с ее атмосферой кожаных кресел, предъявляемых ею крупных счетов, с ее внешне неэмоциональным существованием и тем, чем она сейчас занималась. В камерах, мимо которых она проходила, были заключены человеческие существа, некоторые совершенно ни в чем не виновные, другие — отягощенные грехами сверх всякой меры, но все-таки человеческие существа в своем самом непривлекательном обличье. Мужчины свистели ей вслед и выкрикивали различные оскорбления на нескольких языках, когда она проходила мимо них в сопровождении охранников, — они делали бы это, она знала, в отношении любой женщины, красивой или нет, и не воспринимала эти слова но отношению к себе и не чувствовала себя уязвленной. Некоторые из этих людей неистовствовали, другие сидели спокойно, потеряв весь интерес к миру вокруг них, не обращая никакого внимания на тех, кто проходил мимо.

Именно таким человеком она посчитала было и седого старика, сидевшего в углу камеры, средней в ряду других, не доходя нескольких камер до той, в которой содержался Питер Бартоли. Когда она проходила мимо него, он бросил на нее взгляд, скорее из простого любопытства, и Катрин сразу же узнала Отца.

Он тут же быстро отвернулся и закрыл руками лицо, чтобы она его не видела. Она не остановилась, только запомнила номер камеры и, потрясенная этим и вымотанная бессонной ночью, сумела собрать все свои силы, чтобы присутствовать при снятии показаний под присягой, для чего она сюда и пришла. Одним из принципов, который она усвоила в районной прокуратуре, был — «дело прежде всего». И она временно отрешилась от всего, кроме следствия, но абсолютно нелогичная мысль билась в ее голове: «Я должна позвонить Винсенту…» — и затем: «Черт возьми, у него же нет телефона».

Она взяла с собой показания Бартоли в комнату для свиданий, скучное помещение с голыми цементными стенами, выкрашенными казенной оливкового цвета краской, с неистребимыми запахами табака и дезинфекции, со столом, стоящим посередине комнаты и разделенным пополам стальной сеткой. Именно в эту комнату, после того как из нее увели Бартоли и она просмотрела свои заметки для сообщения на суде, охранник в униформе привел Отца. Он спокойно сел на свое место, положив на стол трость, которую ему позволили взять с собой.

— Пожалуйста, оставьте нас, — попросила Катрин, и охранник вышел, закрыв за собой звуконепроницаемую дверь. Но через затянутый сеткой глазок в двери она могла видеть часть его фуражки — он стоял на страже снаружи.

Потом она взглянула через стол в изможденное лицо человека напротив себя, того самого человека, которого она видела с десяток раз в сумраке туннелей — человека, которого Винсент называл Отцом.

Человека, который год тому назад спас ее жизнь.

— С вами все в порядке? — спросила она.

Он кивнул головой. Он выглядел осунувшимся, словно в последнее время спал не более нее и пережил очень тяжелую ночь. Без своей коричневого цвета накидки, без теплого жилета из кожи и меха, который носили очень многие из обитателей Туннелей, он казался маленьким и очень уязвимым — просто плотный пожилой седой человек в синей тюремной форме, приведенный сюда из камеры. Только глаза были другими, мудрыми, жалеющими, все понимающими, но, как и у всех приводимых сюда, настороженными.

Она была для него, поняла она, прежде всего дочерью богача, как и Маргарет Чейз. Теперь она поняла, какой судьбы Винсента он так боялся.

— Вам что-нибудь нужно? Я могу вам принести.

— Нет. — Он слегка нагнулся вперед, сидя в кресле, всматриваясь сквозь мешающую сетку в ее серьезное лицо. — Пожалуйста, — произнес он, — не вмешивайтесь в мое дело. Этим вы можете привлечь внимание ко мне, и тогда…

— Вам предъявлено обвинение в убийстве, — мягко прервала она его. Детектив по фамилии Гутиеррес передал ей заведенную на него папку, покачивая головой и делая соответствующие замечания. «Пусть вам повезет с этим парнем больше, чем мне». — Вы должны рассказать мне все, что произошло.

Он помолчал несколько мгновений, колеблясь, опустив взгляд на свои руки, лежавшие на палке, затем молча отрицательно покачал головой.

— Разве вы не знаете теперь, что вы можете доверять мне?

— Это не из-за вас, — сказал Отец, поднимая на нее взор серо-голубых глаз. — Я могу не знать вашего мира, но мне прекрасно известна вся порочность вашей юстиции.

Теперь, когда она знала, что в свое время произошло с ним, она не смогла ему возразить. Вместо этого она сказала:

— Я единственный человек, кто может вам помочь.

— Если вы хотите помочь мне, — ответил Отец, — пожалуйста, оставьте меня.

— Я не могу сделать этого… Джекоб.

Теперь он не смотрел на нее — она поняла, что он потрясен одним звуком этого имени, которое он не слышал в течение тридцати пяти лет, а также тем, что это имя произнесла именно она.

— Я знаю, кем вы были, — прошептала она, — и что произошло.