Красавица и чудовище

Поскольку она была на ногах с половины двенадцатого прошлого вечера, она кивнула, и он нажал кнопку переговорного устройства, заказывая кофе. Его принес молодой смуглый, прекрасно вышколенный человек, который обращался с серебряным подносом и эдвардианским кофейным сервизом тонкой работы безо всякого следа той заученной почтительности, которая была характерна для известных Катрин профессиональных дворецких. «Интересно», — подумала она, переводя взгляд снова на Даттона. По-своему симпатичный, русые волосы, светлые глаза… слишком светлые, подумала она. Бледно-голубые без теплоты. В серых слаксах, аккуратном синем спортивном жакете у него был тот же вид, что и у других профессиональных дельцов, которых она встречала: занятой, приглаженный, с тщательно отработанными отличными манерами.

Кофе был великолепный — Катрин всегда была своего рода знатоком, и месяцы питья бурды в конторе районной прокуратуры обострили ее восприятие. Он очень соответствовал всему облику комнаты, длинной, залитой солнцем, с только что побеленными стенами, богатой резьбой по дереву и панельной обшивкой, которая все еще сияла тщательно сохраняемой изначальной полировкой. Зелень на серванте — желтые звездчатые хризантемы и белые астры — явно стоили больше сотни долларов, хотя их цветы сейчас и завяли и их нужно было бы обрезать… Пространство самой комнаты, длиной почти сорок футов поперек фасада здания, было самодовольным и спокойным заявлением о цене комнаты.

Над мраморным камином на них смотрел портрет угрюмого мужчины лет за сорок. Художник явно старался придать своей модели величественный облик, запечатлевая каждую деталь гардероба и домашней обстановки с точностью прейскуранта, но его мастерство подвело его: рот мужчины выглядел как ловушка, его мелкую душу выдавали коварные жестокие глаза. Комплиментарность портрета была нулевой, но что касается сходства, оно было поразительным.

— Это отец мисс Чейз? — спросила она, и Даттон улыбнулся.

— Классический прохиндей, — сказал он, нотка восхищения в его голосе выдавала притворность этого осуждения, — в свое золотое время он помогал финансировать обе стороны испано-американской войны. Депрессия его не коснулась…

Движение в дальнем конце комнаты заставило его повернуть голову. Катрин увидела средних лет латиноамериканку в одежде медсестры, стоящую в дверях. Даттон сказал: «Извините», — и, поднявшись, пересек комнату, чтобы поговорить с ней. Потягивая кофе, Катрин наблюдала за ним — медсестра жестикулировала и кивала, как бы говоря «ничего страшного», Даттон качал головой. Наконец он положил руку на худенькую спину медсестры и проводил ее назад в просторы неизвестной комнаты.

Когда он вернулся, на лице его было написано сожаление:

— Простите, мисс Чандлер, Маргарет сейчас не расположена никого принимать. Вероятно, завтра.

— Прекрасно, завтра, — сказала Катрин, взглянув на него, когда он снова занял место на стуле напротив того диванчика, где сидела она. — Только скажите мне когда.

— Если бы я знал, — он печально вздохнул, — но ее состояние не позволяет мне сказать вам точно. — Он размешал сливки в кофе. Глядя в эти светлые глаза, на рот, который при всей подвижности губ обладал твердостью, очень напоминающей портрет, смотрящий из-за его плеча, Катрин почувствовала, что этот человек заговаривает ей зубы. — Может быть, я смогу вам чем-то помочь?

Катрин отпила глоток кофе:

— К сожалению, это личное дело.

Светлые глаза сузились от любопытства:

— Мне показалось, вы сказали, что вы из районной прокуратуры?

— Да, — ответила Катрин, — и тем не менее это личное дело.

Она поставила чашку и вынула из сумочки визитную карточку, которую положила рядом с окаймленной серебром сахарницей.

— Мой служебный телефон на карточке, — сказала она, поднимаясь, — так что вы сможете связаться со мной завтра, как только мисс Чейз будет к этому расположена.

— Конечно, — улыбнулся Даттон и лично проводил ее до двери. — Мисс Чандлер, — добавил он, открывая дверь на лестничную площадку. С плащом, переброшенным через руку, она обернулась к нему. Он поднял бровь: — Вы всегда так загадочны?

Она одарила его лучшей из улыбок сожаления, извиняясь, но не отступая и не проговариваясь.

— Профессиональная болезнь, — извинилась она. Что-то ее настораживало в этом человеке, что-то слишком гладкое, слишком просчитанное вперед, хотя она ни за что не смогла бы определить, что именно. Возможно, это было упоминание Ким о зарождающемся здесь наследстве и этом вовремя подсуетившемся парне. — Спасибо за кофе.

Спускаясь вниз в лифте, Катрин поймала себя на мысли о том, удалось ли Отцу увидеться вчера с Маргарет и знал ли Генри Даттон что-либо об обстоятельствах, заставивших Маргарет дать объявление.

Генри Даттон стоял в вестибюле апартаментов Маргарет Чейз несколько мгновений после того, как дверь на лестницу захлопнулась. Затем он задумчиво вернулся в гостиную, где плотный молодой человек, принесший кофе, собирал сервиз.