Красавица и чудовище

— Перестань, Винслоу, — Мэри схватила Киппера за плечо, прежде чем он успел убежать, чтобы скрыть свою досаду и отчаяние, — посмотри, он же себя плохо чувствует.

От стыда Винслоу плотно сжал губы.

— Киппер, извини меня, — сказал он, делая глубокий вдох, чтобы восстановить самообладание. — Я не хотел сказать…

Стоя около Мэри, Киппер поймал его взгляд и кивнул головой.

— Да и все мы виноваты, — сумрачно продолжал Винслоу, — мы должны были давным-давно замуровать эти туннели. — И он снова взглянул вниз на лаз в скальной стенке, который теперь был закупорен, как пробкой, одним большим куском скалы и еще Бог весть сколькими за ним. Он чувствовал, что все вокруг смотрят на него — Мэри, Паскаль, Сара, Бенджамин, Джеми, Кьюллен и все остальные, ожидая его решения. Ожидают, чтобы кто-нибудь принял командование на себя, сказал им, что надо делать, руководил ими — и указал путь к спасению их друзей. Их обычные лидеры, которых сейчас надо было спасать, были погребены за двадцатью футами скального грунта, может быть, ранены — а может быть, и мертвы. Энергия Винслоу, его громкий голос и взрывной темперамент всегда делали его чем-то вроде лидера… довольно хилое оснащение, как он теперь заметил, потому что его единственным качеством лидера, в которое он мог верить, были его большие сильные руки. Это ужаснуло его — но это еще не самое страшное, подумал он, вспомнив борьбу за найденное сокровище, тот хаос, который поднялся, когда двое или трое начали проводить в жизнь свои собственные планы. Их единственная надежда была в скорости, в том, чтобы вложить все силы в единое усилие.

Верно, угрюмо подумал Винслоу. Что ж, если я выбран, то приступим… И он снова обратился лицом к скале, желая, чтобы его страх превратился в ярость, а ярость дала ему силы.

— Но ведь сквозь эту стену не пройти, не правда ли? — спросила Мэри дрожащим от подступающих слез голосом. — Как же нам пробраться…

— Я знаю только один способ пройти сквозь двадцать футов скалы.

Винслоу пошарил внизу, нащупал рукоять кирки и поднял ее над головой. С яростным рычанием он размахнулся и обрушил ее стальное острие на обломок, закрывший лаз; в стороны брызнули осколки гранита, и эхо, усиленное стенками, прозвучало как взрыв.

Его ярость и его силы воплотились в размеренный ритм ударов, стальное острие крушило гранит, звук ударов в туннеле оглушал, но действие само по себе принесло ему облегчение, напряжение его мускулов изгнало страх из его души. В нише туннеля нашлось место и для Бенджамина с Николасом, они принесли кирки и присоединились к нему, три стальных острия в едином ритме вгрызались в гранит, откалывая куски скалы, остальные подбирали их и уносили прочь. Ритмичные удары кирок проникали глубоко в толщу скалы, беззвучно замирая в ее глубине.

Сидя за своим письменным столом, Катрин вздрогнула, тупую боль в голове, ощущение страха и странные мысли о темноте, которые усиливались, а не уменьшались всю вторую половину дня, пронзило вдруг что-то вроде ритмичных ударов, приглушенный лязг, словно раздававшиеся где-то вдали.

Она наклонилась вперед, опустив голову на руки, не понимая, что с ней происходит. Она никогда не чувствовала ничего подобного, никогда не испытывала такого чувства… опасности, но не в отношении себя, а…

В этот же самый момент в мышцах ее спины возникла и пропала боль, а неясный, беспокоящий образ темноты в ее сознании прояснился и отделился от нее самой. С неожиданной четкостью она поняла, что все эти ощущения принадлежали не ей самой, а Винсенту.

И словно ей совершенно отчетливо произнесли в самое ухо, она поняла — потому что Винсент иногда описывал ей его собственные ощущения, когда ей грозила опасность, — что теперь опасность угрожает жизни Винсента.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Когда Винсент открыл глаза, он увидел только темноту. В воздухе висел плотный запах каменной пыли, перекрывая собой запахи грязи и сырости; он закашлялся, и острая боль возникла в области ребер, заставив его затаить дыхание. Он попробовал пошевелиться и не смог сделать этого. Боль снова скрутила его. Неодолимая тяжесть лежала на груди и бедрах, вжимая его в каменистую грязь.

Это колонна, подумал он. Она выскользнула из его захвата и рухнула на него… Затем наступила темнота. Он снова закрыл глаза. Он думал о Катрин. Как часто бывало в его снах, он видел ее в костюме темно-синего цвета, с брошью из аметистов у ворота, ее лицо было сумрачно, когда она миновала громадную дубовую дверь, беззвучно закрывшуюся за ней. Чувствовал ее беспокойство, ее огорчение, ее боль… и ее страх, что ей снова причинят боль. И вдруг, как солнечный луч из-за туч, сквозь все это пробилась радость триумфа… окрыляющее чувство силы, ощущение того, что исчезли какие-то дурные обстоятельства, что сделано что-то хорошее. Он мечтал увидеть солнечный луч, упавший на ее лицо, увидеть; ее смеющиеся глаза при свете дня, когда боль снова погрузила его в тьму беспамятства.