Красиво жить не запретишь

Через пару минут терпение Николая окончательно иссякло, и сыщик поспешил к кабине ближайшего автомата, прикинув, что из нее нужный подъезд должен быть виден. Дежурный райотдела ответил с недоумением:

— Что звонишь? Случилось что-то?

— Где Скворцов?

— Выбежал недавно, сказал, скоро перезвонит. На восемь утра ваше угро общий сбор трубит. Так что капитану передать?

— Что замерз, как голодный пес.

— Так ты замерз или голоден? — майор поговорить любил. Слово за слово — дежурство пролетело.

Вознюк повесил трубку. Закрывая дверцу, что держалась на «честном слове», он молниеносно повеселел, услышав звук знакомых тормозов райотделовских «Жигулей». Быстро свернул за угол: точно. Лейтенант огляделся — угол был пуст. Быстро подошел к машине, ему уже открыли дверцу. Сел.

— Здорово, хлопцы! А пораньше вы не могли? Ног не чую…

— Значит, не могли, — люди из бригады наружного наблюдения все, как один, флегматичны. Тоже служба. Да он бы лучше улицы подметал.

— Так что там с объектом?

— Не мычит — не телится. Вообще за четыре часа никто из подъезда не вышел, никто в него не вошел. У-ди-ви-тель-ный дом!

Капитан Гуленко рассмеялся:

— Нормально! Хуже, когда не дом — муравейник. Что ж, по местам, мужики.

Вознюк пожал капитану руку и направился в райотдел, минут на пятнадцать, разминувшись со Скворцовым. Но еще прежде в машине ожила рация, после треска прорвался внятный, отрывистый голос: «Внимание! Всем! Всем! По улице Вознесенской, дом номер одиннадцать, совершено разбойное нападение. Преступник скрылся, предположительно на желтых «Жигулях», последняя цифра госномера «5». Всем постам и маршрутам! Будьте осторожны! Преступник, по непроверенным данным, вооружен».

— Ну, жизнь кипит! А Вознесенская, кстати, тут поблизости, — проронил водитель.

— Наше дело — дом № 7 по улице Вересаева. Каждому — свое, — лейтенант успел привыкнуть к нынешней службе и требовал ото всех почтительного отношения к ней.

Вознюк согрелся очень скоро, ибо, не успел он войти в дежурку, как майор по приказу Иволгина отправил его на Вознесенскую. Там сыщик застрял надолго, пытаясь получить внятное описание грабителя от маленькой старухи, всхлипывающей, сморкающейся, хватающейся за сердце.

— Раньше надо было хвататься, — Вознюк по молодости лет не терпел трусливой беспомощности. Бабуля, оказалось, полчаса просидела в ванной, как потребовал от нее грабитель, якобы грозивший ей «настоящим пистолетом» и действительно оставивший синяки на ее дряблых, тонких запястьях.

Что не переставало удивлять лейтенанта — это впечатление, что едва ли не четверо из пяти потерпевших, свидетелей как будто вообще закрывают глаза в самые критические минуты. Иначе чем объяснить их полнейшую неспособность что-либо внятное, определенное сказать об увиденном? Ненаблюдательны, массово, поголовно? Только не до такой же степени! Вот и сейчас:

— Грабитель был высокого роста?

— Высокого, высокого. Такой сильный — зверь, — и только.

— Он был намного выше меня?

— Да нет, чуток пониже будто бы.

Но ведь сто семьдесят сантиметров собственного роста Николай болезненно воспринимал как непоправимый, незаслуженный недостаток!

— Он был в куртке? В пальто?

— В пальто. Или в куртке. Не раздевался.

— Разумеется. Куртка серая?

— Черная.

— Может, похожа на мою?

— Схожа, товарищ милиционер, такая же.

— Лица вы, конечно, не помните?

— Да как же? Стоит перед глазами, зверь зверем. Меня всю трясет, а он измывается: спокойней, бабуля.

И так далее, несколько раз по замкнутому кругу. Конкретика пошла лишь тогда, когда потерпевшая перечислила все, что унес грабитель. В общем, у бабули было что взять. Две наиболее правдоподобные версии вытекали из следующего: во-первых, внук из Мирного прислал накануне крупный перевод, вслед и сам думал приехать. А во-вторых, исчезли две картины якобы кисти польского художника, унаследованные бабкой. Польша — рядом, поляков во Львове — все боковые улицы машинами их забиты. Но все же более вероятно, что тут прямая связь с переводом.

А желтые «Жигули» вряд ли надо спешить разыскивать. Машина может быть и не желтой, и вообще — не «Жигули». Стоящий у дома «Москвич» бабка тоже назвала «Жигулями». Машину она заметила еще до прихода грабителя, надо полагать, от скуки. А когда смирно отсидела в ванной полчаса, когда позвонила в милицию и ждала ее прихода, глядя в окно, машины на прежнем месте не оказалось. Хороша улика!

В это же время капитан Скворцов, проклиная себя наипоследними словами, пришел к выводу, что ему, безмозглому дураку, вообще не место в угрозыске. Такая мысль пронзала не единожды, но прежде его не разъедало, не жгло отчаянное чувство личной непоправимой вины.