Красная кнопка

Джойс давно и думать забыл и про Биоэкспансию, и про эксперименты с заброской первичной массы. Сейчас в его голове была только одна мысль: надо срочно сделать что-то, а не просто наблюдать за чужим исчезновением. Он вдруг понял, что ему несказанно повезло: появись он здесь чуть раньше или путь позже, они разминулись бы, и судьба лишила бы его единственного настоящего зрителя. Настоящего — поскольку его восприятие не было отравлено пошлыми человеческими условностями, а главное — потому что этот зритель возник только для того, чтобы увидеть его представление, а затем отправиться в небытие.

Наконец-то нашелся и критик, который беспристрастно оценит театр Джойса Мейера и его репертуар, а заодно и вынесет приговор самому Джойсу. Пора, наконец, окончательно выяснить, кто он — настоящий артист от Бога, или ему лучше идти чистить гусеницы танков.

Джойс Мейер торопливо взбежал на несуществующую сцену. Одной рукой он отстегнул застежки плаща, другой — растер по лицу горсть пудры. Подброшенный в воздух плащ создал занавес, поднимающийся все выше и выше, открывающий залитую вечерним солнцем долину с обломками камней, на которой Джойс беседовал с ангелами и собирал серебро с деревьев, мчался сквозь снежный туман Ирзага и был один с тысячью лиц, обращенных на своего зрителя. Безо всяких усилий он создавал произведение, в котором хотелось остаться навсегда. Это был, пожалуй, действительно его лучший спектакль, в котором он отдал себя сцене без остатка. И прежде, чем последняя струйка струйка аморфного тела вестника новой жизни впиталась в песок, Джойс увидел, как на кромке кратера появились люди.

Они бежали вниз сломя голову, не разбирая дороги. Один из них что-то кричал, но Мейер не мог понять, что именно, пока они не оказались совсем близко.

— Эй, Джойс, Джойс Мейер!

Он с удивлением узнал одного из своих вчерашних зрителей.

— Ты, Филимон?

— Да, я, — Филимон запыхался и теперь с трудом переводил дыхание, — я… вы знаете… уфф! Я просто хотел сказать, что снова привел зрителей.

— Снова зрителей? Иди к черту, Фил, мое искусство не нужно людям.

— Но мы все видели! И нам понравился твой спектакль, Джойс, — проговорил мужик в кожанке. — А вот предыдущий был из ряда вон выходящей чушью.

— Да, тот, вчерашний, был паскудством… — согласился его приятель, поправляя каску.

— А этот — настоящее откровение, — перебил Филимон, — все мы смотрели и слушали, как завороженные!

— Да, он не врет, — вставил третий мужик, — вчера-то мы думали — ну и поганец этот Джойс Мейер, пропала из-за него наша выпивка, — верно я говорю, ребята?

— Это все вот он! — рассеянно пробормотал Джойс, пнув ногой обломок контейнера. — Что это был за зритель! Как здорово он мог сопереживать, участвовать в творческом акте…

— Да, прости, Мейер, мы думали, что ты сукин сын, который нарочно обманывает публику.

— А теперь мы поняли, что ты — настоящий артист, и мы никому не дадим тебя в обиду.

— Иди с нами, Джойс, ты будешь знаменитостью в нашем городе, ты будешь нашим Шекспиром.

— Нет, ребята, — сказал Мейер, — это был мой единственный на сегодня спектакль, и я счастлив, что у него нашелся единственный зритель. Первый и последний. А вам просто крупно повезло, что вы проезжали мимо. Загвоздка в том, что теперь я уже не смогу играть плохо. И я знаю, чего стоила моя предыдущая игра.

— Выеденного яйца не стоила, — ввернул Филимон.

— Верно. А сейчас мы можем пойти выпить по этому поводу.

— Мы простили тебе билеты. Если хочешь — возвращайся.

— Я подумаю, — сказал Джойс Мейер, чтобы они поскорей отвязались.

В бинокль Казазаев видел весь спектакль от начала до конца, видел, как его бывшие солдаты разговаривают с Мейером. а потом взбираются на холм, освещенный оранжевым солнцем, где их ждет потрепанный вездеход. Сам Джойс теперь сидел на корточках у разбитого цилиндра, закрыв лицо руками, его театральный саквояж валялся радом.

За спиной у полковника уже несколько минут раздавалось повторяющееся дребезжание черного старинного телефона, но блиц-советник даже не обернулся. Почему-то этот звонок, которого Казазаев с огромным нетерпением ждал больше года, теперь казался не особо важным, а если честно, то он вообще не имел никакого значения.

Волчок Корнеля

Колодец оказался сразу за поворотом. В нем Лорх нашел запах стоячей воды и свое отражение. Больше ничего не было, хотя в колледже его уверяли, что на дне находится Волчок Корнеля — странное мифическое образование, способное придать новые качества своему владельцу.

А немного позднее Лорх услышал о Волчке и о Корнеле от аптекаря Рэрита, который всегда закрывал глаза на его возраст и разговаривал с ним как с равным, а иногда, если рядом никого не было, даже наливал стакан брусничного бренди. Лорх хорошо запомнил вечер после того, как сдал последний экзамен и поступил в этот дурацкий колледж Инкрустированных Поверхностей. Они сидели как старые друзья, Рэрит даже запер аптеку и теперь, поминутно оглядываясь и втягивая голову в плечи, будто опасаясь чего-то, поведал Лорху историю Корнеля и тайну Волчка.