Красная кнопка

Возможно, одной из первых жертв Ирзага был сам Казазаев со своими фантазиями и опасениями. Целыми днями полковник простаивал у окна, рассматривая в бинокль то черный мир Заповедника, то унылую равнину с грязной ватной стеной, окружавшей развалины города. Наконец, настал день, когда ему впервые показалось, что спектакль, ради наблюдения за которым и был учрежден форт, подходит к своему концу.

Занавес обрушился на пыльную сцену после короткой премьеры нового представления «Театра передвижных барабанщиков Джойса Мейера». В гробовой тишине несколько зрителей вразвалку потянулось к выходу, шаркая кирзовыми сапогами по настилу и недовольно сопя. В полумраке звякнула крышечка фляги и хриплый голос буркнул:

— Ну и поганец этот Джойс Мейер, и ты, Филимон, вместе с ним. Надо ж было додуматься затащить нас на это представление, черт бы его побрал…

— Сволочи оба, — другой голос был еще более недовольным. — Ухитрились такой вечер испортить. А теперь и бар уже закрыт.

Ответа Филимона не было слышно: подлетевший поезд унес всю компанию от деревянной платформы по высоким эстакадам в странное место, заваленное хламом двух десятилетий. Тут издавна селились дезертиры и прочий сброд. Они методично рыли новые норы, все более надежные и глубокие, надеясь укрыться от опасностей гарнизонной службы и фантомов, паривших над головами.

Тем временем Джойс Мейер, высокий сутулый человек лет пятидесяти с гривой длинных седых волос и обветренным лицом, успел упаковать свой театр в объемистый саквояж из поддельной кожи и погрузился в глубокомысленное ожидание. Он собирался отправиться туда, куда поезда в последнее время ходили все реже и реже, поскольку нормальных станций почти не осталось, а купить билет было вообще невозможно. Зато за последние десять лет на периферии размножились полчища полярных кабанов, и в их окружении Джойс репетировал со всей душой, предаваясь неуемной тяге к искусству. Еще дальше к востоку земля загибалась вверх, заканчиваясь срезанным полукружием. Там когда-то располагался секретный армейский полигон — место, в которое можно было войти, но не имевшее выхода. Теперь это была проклятая богами территория, дышащая испарениями ядовитых гейзеров. Они-то и дарили артисту вдохновение. Дрессированная собака Лип, заводная обезьяна и двое бесполых карликов, когда-то прислуживавших скаутам в войсках связи, составляли всю его труппу.

Представления Джойса никого не трогали, но, чертыхаясь, публика все равно ходила поглазеть и послушать, потому что это был единственный театр в радиусе тысячи миль. Мейер любил свое дело и не понимал, почему публика остается равнодушным к его творениям. Смех, свист, нецензурные выкрики и тухлые кукурузные початки летели на сцену постоянно. А ему так хотелось хоть чем-то пронять этих людей!

В печальных размышлениях Джойс брел по пустоши, напрягая ноздри в поисках знакомого дуновения и поддавая носками сапог изъеденные коррозией куски гранита. Ветер дул в спину, и он сам не заметил, что зашел слишком далеко. Неожиданно он наткнулся на квадратное отверстие в почве. Вниз вели металлические скобы. Не раздумывая, Мейер полез в дыру, цепляясь за скобы саквояжем, чертыхаясь и обливаясь потом.

Он оказался в душном помещении, настолько темном, что виден был лишь тусклый красный огонек сигнализации. Неизвестно, как пошли бы события дальше, если бы не неразлучная парочка карликов, сопровождавшая его. После недолгого шмыганья и перешептывания вспыхнула тусклая лампочка, осветившая покрытый зеленым сукном стол и стены с непристойными картинками. На столе стояла высохшая чернильница и валялась покрытая толстым слоем пыли толстенная книга в потрепанном переплете с медными застежками, по-видимому, рукописная. Напротив входа к стене был прикреплен черный телефон. Отклеившиеся обои вокруг него были исписаны бесчисленными именами и номерами. Не успел Джойс как следует осмотреться, как раздался длинный дребезжащий звонок. Мейер подскочил от неожиданности, сердце забухало как сумасшедшее, а на лбу выступила холодная испарина. Ему тут же захотелось убраться восвояси, однако развязный карлик уже успел схватить трубку.

Полковник Казазаев спал плохо. Всю ночь его мучили кошмары, будто он попал в какой-то полуразвалившийся дом, из которого нет и не будет выхода, пока он, Казазаев, не выполнит то, чего от него ждут некие вышестоящие лица. «Ваше превосходительство, ваше превосходительство, еще минутку», — умолял он, изо всех сил спеша за каким-то человеком и все не мог догнать, а тот ловко и вроде бы даже не очень быстро шел длинными лестничными маршами и захламленными коридорами, по которым вились старые трубы, сочащиеся ржавой водой.

— Ваше превосходительство! — Казазаев споткнулся о бросившуюся под ноги взвизгнувшую кошку и кубарем полетел вниз, пересчитывая ступеньки.

— Ваше превосходительство! Экстренное сообщение! — над ним стоял денщик и деликатно тряс за плечо.

— Что случилось? — полковник все еще не мог прийти в себя.

— Имею доложить: в ходе еженедельного дежурного обзвона наблюдательных постов в бункере взяли трубку!