Красненькая, с Лениным

Она умолкла и, стыдливо прижав ладошки к раскрасневшимся щекам, смотрела то на меня, то на Пирата. Я зааплодировал, а Пират выдал клаксоном что-то ритмичное, поощрительно добавив:

— Браво, браво!..

— Мне кажется, это немножко не по теме? — решил уточнить я.

— Виктория, — воскликнул Пират, — еще! Ну, будьте великодушны, Вера!

Вера-Вика глянула на меня с укором, и с благодарностью — на Пирата. И, наверное, в отместку мне продолжила, уже как профессиональная певица-причитальщица:

«Черной шляпынькой накрылся,Черной шляпынькой накрылся,Слезами залился,Слезами залился…

Приходи моя милая,Приходи моя милая,Кого мне любити,Кого мне любити!..»

Она тяжело вздохнула, борясь с нахлынувшим волнением:

«Ой, солдатычку вольну,Солдатычку вольну,Мне солдатычку вольну,Мне солдатычку вольну.Любить ее можна,

Любить ее можна.Мне любить ее можна,Мне любить ее можна,Ходить осторожна,Ходить осторожна!»

Последние слова прозвучали громко, с горьким вызовом. У меня пробежали мурашки по коже: я вспомнил подобные ноты в голосе Вики, когда однажды она разрыдалась по какому-то пустяку. Но сейчас она только вынула носовой платок и громко протрубила в него. Пират занялся каким-то сложным маневром на совершенно свободной дороге, чертыхаясь на неведомое препятствие, а я торопливо выдал фрагмент своих научных знаний о ритуальных предрассудках:

— Кстати, о банном обряде накануне, собственно, свадьбы. Это, к вашему сведению, архаичный пережиток ритуала бракосочетания с духом бани — банником, которому невеста приносила в жертву свою девственность.

На удивленный взгляд Пирата от зеркальца я пояснил:

— Явление, свойственное эпохе гетеризма! Да-да, посвящение в частное обладание женщиной шло через предварительное коммунальное обладание ею.

Вика захохотала. Такого в ее исполнении я еще не видел и не слышал. Она каталась по сиденью, то хватаясь за живот, то откидываясь на спинку, и при этом истерически содрогаясь, всхлипывая и икая. В конце концов захохотали и мы с Пиратом, правда, без особого энтузиазма, скорее из вежливости.

Я разгадал этот смех: Вика хотела поплакать и таким образом смогла это сделать, разрядившись за несколько судорожных минут. Наконец успокоившись и высушив платком слезы, она сказала голосом с хрипотцой:

— А после первой брачной ночи у нас проверяют невесту на честность: проносят сорочку на подносе… Ну, и так далее.

Пират смутился, но я решил уже ничему не удивляться из того, что будет выдавать моя мстительница. Но мстительница сменила пластинку:

— А самое, конечно, веселое и смешное происходит на второй день, когда куролесят ряженые. Есть такой обряд, который называется «поиск ярки». Это когда люди наряжаются пастухом, милиционером, цыганкой, попом, врачом, разбойниками и так далее. Мужчины, переодеваются в женское платье, и наоборот… И вот вся эта шумная братия ходит по дворам, ищет потерянную ярку… Иногда они оседлают свинью или осла…

«Бу-бу-бу!.. Та-та-та!.. Ля-ля-ля!..» — рассказывает Вика. «До-до-до!.. Ха-ха-ха!» — реагирует Пират.

4

Воскресенье.

Что в этом слове? Что должно воскреснуть?

Он ищет знаки во всем, что его окружает. Сегодняшнее пробуждение: первое услышанное слово — воскресенье.

— Воскресенье, — разговаривает сама с собою мать, — а он с утра на рыбалку. Хоть бы вечером нас с тобой в театр свозил! Целое лето в театре не были, — это она про Аполлона.

Любки нигде нет. Такое бывает.

Рыцарь уходит, куда глаза глядят.

Сегодня глаза глядят на речку. Он пересекает поле, входит в лесную гриву, оторачивающую речной берег. Забирается на высокий разлапистый дуб. Как лесной разбойник, как пират, выживший после кораблекрушения, он осматривает мир, насколько тот доступен с данной высоты и густоты зелени… Любки нигде нет. Здесь же, на высоте, в сплетениях веток, он находит себе гнездо, как большой орел, как шимпанзе, как Маугли, как Тарзан… Усаживается поудобней.

За спиной — восток. Он согревает затылок редким лучом, прорвавшимся сквозь листвяную сень. Впереди — запад, перспектива утекающей реки с двумя зелеными берегами. Слева, за рекой, — ребристая даль полей, а справа — дачные постройки, откуда потерялась сегодня, с самого утра, его русоволосая, пахнущая медом и йодом Любка.

Петь можно и здесь, далеко от дач, никто не услышит.

«Как турецкая сабля твой стан!Рот — рубин раскаленный!Если б я был турецкий султан,Я бы взял тебя в жены!..»