Красное и белое. И серо-буро-малиновое

Не решился Совет сразу снести памятники. Мнения были ещё более противоположными, чем по вопросу о переименовании улиц. Мало ли что случиться? Он же памятник, ему ничего не будет, а нам – может и попасть. Общее мнение сводилось к тому, чтобы памятники перекрасить в другой цвет и дать им другое временное название. Например, памятник Екатерине Второй перекрасить в розовый цвет и поместить табличку: «Аллегория обжорства», а памятник Николаю Второму перекрасить в синий цвет, увеличить с помощью гипса бороду, и назвать Нептуном или Перуном (последнее – предложение местных славянофилов). Но после многомесячных дебатов и эти предложения не прошли – для решения не хватило нескольких голосов, и памятники оставались до поры до времени нетронутыми. На всякий случай. Память о том, как отец Ани-Анимикусова велел пороть всех, кто не успевал при встрече с городовым пасть ниц, ещё сохранилась. Тогда неизвестные жители города по ночам претворяли это неутверждённое Советом решение в жизнь, перекрашивая памятники и прикрепляя им бороды.

Дума тем временем самораспустилась. Было это так. Собрались думцы в здании Думы, но в комнате справа от входа. Кто-то из думцев и предложил:

– Давайте создадим Временный комитет и пусть он, так же, как и Временное правительство, приведёт Глуповскую губернию к Учредительному собранию! Надо телеграфировать Временному правительству и получить от него официальное подтверждение наших полномочий. А тогда – мы власть!

Предложение всем понравилось, думцы сформировали Временный комитет во главе с Ани-Анимикусовым, и этот комитет взял в свои руки губернские финансы и власть, издав по этому поводу соответствующее распоряжение. После этого Дума приняла решение распуститься. И распустилась. Временное правительство из Петрограда телеграфировало в ответ, что оно подтверждает полномочия Временного комитета, как единственного органа законной власти. Эта телеграмма была напечатана во всех местных газетах и народ опомнился. Все со слезами на глазах радовались тому, что власть в твёрдых и достойных руках.

Вообще надо сказать, что председатель Временного комитета Ани-Анимикусов, по мнению Думцев, был демократом до мозга костей, хотя и приходился внуком тому самому губернатору Ани-Анимикусову, который в своё время при царском режиме Николая Павловича заставлял всех жителей губернии, даже дворян и арестантов, каждое утро ровно в девять часов кричать во весь голос: «Я очень люблю своего губернатора!». А тех пятерых, кто, по мнению полицейских чинов, кричал тише всех, велел заковывать в кандалы и отсылать в Сибирь как бунтовщиков, либо брить в солдаты.

Демократизм Ани-Анимикусова внука проявлялся в том, что он, во-первых, никого не заставлял по утрам кричать что его любят, а, во-вторых, выслушав собеседника, по окончании беседы всегда реагировал одним и тем же очень демократическим восклицанием:

– Да неужели?!

Такой демократизм, конечно, поражал глуповских думцев, и они решили, что лучше, чем князь Ани-Анимикусов, никто руководить ими и губернией не будет. Так и произошло.

Узнав о создании Временного комитета в Глупове и о том, что к нему переходят в подчинение губернские финансы и власть, губернские чиновники во главе с Копейкиным собрали делегацию, и отправились к Ани-Анимикусову с хлебом и солью, естественно. Копейкин, прослезившись, дрожащим от умиления голосом, произнёс речь о том, что только постепенный переход от царского режима к народной демократии даст глуповскому народу счастливое будущее, просил Ани-Анимикусова твёрдо идти к этой благостной цели. Ани-Анимикусов никак на речь не отреагировал, хлеб жевать не стал, а просто взял его из рук Копейкина, и, сказав: «Да неужели?», распорядился передать хлеб и соль в местный госпиталь для раненых солдат.

Будучи Председателем Временного комитета, Ани-Анимикусов не изменил своему демократическому стилю, и на каждом прошении или распоряжении, которое ему как Председателю приносил бывший камердинер, а теперь комиссар по внутренним делам Митрофан, в верхнем левом углу наискосок аккуратным почерком писал: «Да неужели?!» и ставил число и подпись.