Красные дни. Роман-хроника в 2 книгах. Книга 1

Город Козлов, где располагались штабы Южного фронта, утопал в снегах и безмолвии. Сугробы зализывались вьюгой до жестяной, гулкой кожицы, дымовые трубы по ночам выли заупокойно и предвещали мор. Пайки совслужащих и местной охраны снова урезали. Печи топились скудно. На путях одичало вскрикивали маневровые паровозы, стреляли в пустое небо дровяными искрами — подходили к концу запасы угля для маршрутных поездов. Город натерпелся страхов, голода и холода и медленно приходил в себя при первых проблесках оттепели, еще не веря во внезапные удачи красных войск где-то далеко на юге, под Белой Калитвой и Александровск-Грушевском...

Лиза Меламед по-прежнему жила в доме стариков-аптекарей, ее там полюбили, хорошо подкармливали привозной рыбкой — почему-то доставлялась она знакомыми с Камы, и по утрам, традиционно, Дора Игнатьевна давала ей ложку рыбьего жира, профилактически, как она повторяла ежедневно, от прескорбута и даже сыпного тифа... Сам же Михаил Иванович был отчасти для Лизы антипатичен. У него, оказывается, была двойная душа. Недаром именно об этом напоминал еще в Царицыне Левин.

Как только прижимали белые на фронте, ухудшались пайки и начиналась стрельба в окрестных деревнях, Михаил Иванович как-то выжидательно смолкал и будто радовался чему-то. Чаще надевал свои старые очки с овальными стеклышками в скромной, железной оправе и становился в них еще старше и незаметнее. В другой раз, когда в газетах были уверенные заголовки, а с пайками дело налаживалось, либо после шумных митингов на площади Михаил Иванович начинал сокрушаться совсем по другому поводу:

— Ах, Лиза, если бы вы знали, как я в свое время ошибся! Как я трагически и бесповоротно испортил свою жизнь!.. Вы, моя милая, никогда не повторяйте таких глупых ошибок, я вас прошу! Ведь какие люди бывали у меня до этой проклятой реакции, кого я только не прятал за этими аптечными шкафами, Лиза! Не могу даже вспомнить, так много было у меня знакомых революционеров! Нет, нет, не говорю лишнего, это были совсем разные люди, не только большевики. Тогда ведь все революционные партии посильно помогали друг другу, скрывались у меня и эсеры, и даже анархисты, если они интеллигентные люди, но сам я был эсдек, поймите, Лиза! И один раз целую неделю у нас жил тайно сам Зиновьев, Григорий Ефимович! Он хорошо знал и меня, и Дору и говорил, что никогда этого не забудет... Но потом я сильно испугался за себя и в основном за Дору, у нее такое плохое здоровье было, что приходилось считаться. И я струсил и открыто выступил за ликвидацию всякого подполья! Да. Не я один, конечно. Но Ленин назвал всех нас ликвидаторами и продал анафеме, и, кто знает, был, вероятно, прав, по теперь я уже не человек, Лиза, не человек. Мне стыдно показаться нм на глаза! Ах, как я ошибся, как ошибся!

Лиза, по обыкновению, уходила раньше, чем он заканчивал эту нелепую исповедь. И пропадала на работе, чтобы реже слушать исповеди Михаила Ивановича.

Иногда эти исповеди превращались, впрочем, уже и в откровения и приобретали политический оттенок. Однажды Лиза не без умысла рассказала старикам про бытовые неурядицы и «свободу нравов» в Петроградской коммуне на Мойке и поинтересовалась, откуда берутся такие идеи — ну, насчет всеобщего отчуждения и хотя бы «новой морали».

— Может быть, у них там не совсем правильное понимание идеи? Или — они ее сознательно извращают? — чуть не хихикнула Лиза.

— Девочка, не вдавайся в эти дебри софистики, — сказал Михаил Иванович. — Идеи выдумывают совсем не ради их отвлеченной справедливости либо насущности житейской, а совсем из других соображений. И вообще вся эта твоя Мойка — для гоев. Важно быть хозяином среди этой безумной толпы. И тогда в доме всегда будет тепло, а твои дети будут знать родителей. Несмотря даже на великолепное учение Бебеля о ненужности семьи как таковой.

— Да! Но зачем же Бебель все это придумывал? — всплеснула Лиза маленькими ладошками.

— Лиза, — сказал тихим и ласковым, наставническим голосом старый аптекарь, подергивая локтями свою жилетку и как бы излучая из себя необходимый смысл. — Лиза, я уже не один раз просил тебя не задавать, пожалуйста, глупых вопросов.

— Деточка, ты слушай, что говорит Михаил Иванович. Он никогда не ошибается, — подсказывала Дора Игнатьевна. И после этого старик делался более словоохотливым и открытым: