Годы шли, старел Леонид Ильич, взрослел я, его слушатель. Но по привычке, приобретенной еще в школе, продолжал смотреть его выступления. Некоторые изменения все же происходили. Можно было заметить, что Брежнев стал чаще переворачивать страницы. Причем читать быстрее он не научился. Просто текст теперь, очевидно, печатали намного более крупным шрифтом. Чтобы глаза у Леонида Ильича не уставали.
Ну а в остальном все было по-прежнему, и жуткую, смертельную скуку вызывали эти идущие одновременно по всем программам телевидения монотонные читки, иногда прерывавшиеся бурными, продолжительными. Переходящими в овацию.
Но однажды я был вознагражден за долгие годы ожидания. Брежнев решил оживить свою речь. Добавить в нее немного чувства, интонации. И было это так.
— Часто говорят, - сказал Генеральный секретарь, немного удивленно смотря в бумажку с текстом и приподняв свои знаменитые брови, - что время течет быстро.
Тут он помолчал немного, затем, покачав головой, продолжил скорбным тоном:
— Это верно!
Слушатели вслед за докладчиком задумались о бренности всего земного. А Леонид Ильич тем временем перевернул страницу. И бодрым, жизнерадостным голосом закончил свою мысль:
— Если работаешь на совесть, с огоньком!
И поднял глаза на аудиторию. Раздались бурные, продолжительные аплодисменты. Выждав, пока стихнут овации, Брежнев продолжал, гордо и с достоинством:
— О себе могу сказать, что я был и остаюсь солдатом!
Тут он недоуменно замолчал, поднял голову, осмысливая сказанное. Потом уткнулся в текст, и с явным облегчением прочел:
— Солдатом мира, солдатом прогресса!
Встреча друзей
Они вместе работали, вместе выпивали, вместе ходили по бабам. Дружили, одним словом. Витя женился первым, Вова чуть позже. И не то, что после этого дружба дала трещину, нет. Просто свобода у них обоих стала несколько не та. Все урывками, наспех, на бегу. Быстро выпили, поговорили, разбежались по домам. Ну и с женщинами приходилось аккуратней.
Но все же в какой-то степени дружба сохранялась. А потом у Вовы родилась двойня. И тут уж стало не до развлечений. Не хватало денег. И он плюнул, уволился и поступил на курсы официантов со знанием английского. Были такие перед Олимпиадой восьмидесятого года.
Да у и Вити ребенок появился, заботы, пеленки. И видеться они перестали совсем. Разве что перезванивались изредка.
Прошло несколько лет. За это время Витин брак распался, жена ушла к другому. И ребенка забрала. С горя он стал попивать. А у Вовы все было хорошо. Он давно окончил свои курсы, работал официантом в крупном ресторане, недалеко, кстати, от Витиного дома. Чаевые были хорошие, на жизнь хватало.
И как-то утром, дело было в восемьдесят пятом году, уже после горбачевского указа о борьбе с пьянством, Витя проснулся с дикого бодуна. И стал думать, где бы опохмелиться. Продавали в магазинах ведь тогда, как известно, с четырнадцати ноль-ноль. А в ресторанах и кафе тоже до двух часов заказ на спиртное не принимали.
И тут он вспомнил про друга. Он-то выручит! И неверными шагами поплелся в ресторан. Огромный зал был пуст, ни одного посетителя. Но Вова, к счастью, работал, была его смена.
Друзья обнялись после долгой разлуки.
— Вова, выручай! – сказал Витя. – Принеси чего-нибудь. Видишь, еле до тебя добрел !
— О, как хорошо! – обрадовался Вова, - а то с утра ни одного клиента. Хоть на тебе наживусь!
Бедняга Коплюшкин
«Блажен, кто вовремя созрел». Так сказал поэт. Коплюшкин вообще-то не очень любил стихи, но эту строчку часто мысленно повторял. Повторял с досадой. Жизнь не сложилась. Еще перед дипломом предлагали же ему идти в райком комсомола. А он свалял дурака, отказался. Мечталось тогда об аспирантуре, диссертации, кандидатской надбавке и спокойной жизни. И ничего не вышло.
Распределение, конструкторское бюро, кульман. Однообразная, утомительная работа. Медленное продвижение вверх. В партию удалось вступить, но только в тридцать пять. В тридцать восемь – заведующий сектором. Лет через десять, если все будет нормально и Вячеслав Петрович уйдет на пенсию, займет его место. Но это уже потолок. Начальник отдела в занюханном КБ. Всё! А если бы тогда, в шестьдесят восьмом согласился, все было бы по-другому. И жена не издевалась бы чуть не каждый раз, когда он отдавал ей получку:
— Да я иной раз за день имею столько, сколько ты мне принес!
Коплюшкин иногда, правда, огрызался:
— То-то я гляжу, ты во сне ОБХСС вспоминаешь, тяжело деньги даются?
Но тут уж Лидка зверела, и выкладывала ему все - и что он ничтожество, неудачник, и что даже одевается на ее деньги, и что она не хочет, чтобы дочка, когда вырастет,считала каждую копейку, и что, если бы не она, Лидка, он даже в партию бы не вступил.