Рано утром на следующий день, несмотря на позднюю сессию накануне вечером, Кеннеди отправился вместе со мной в Вудбайн во второй раз. На этот раз он был вооружен рекомендательным письмом Эндрюса к миссис Фелпс.
Она оказалась молодой женщиной необычайной грации и красоты, с великолепной осанкой, которую могли дать только годы тщательного обучения у лучших танцоров мира. В ее плоти и коже была особая бархатистая мягкость, чарующая сутулость плеч, которая была явно континентальной, а в ее глубоких, проникновенных глазах был полустрастный взгляд, который был самым заманчивым. На самом деле, она была настолько привлекательной вдовой, насколько могли бы произвести лучшие торговцы траурными товарами на Пятой авеню.
Я знал, что Жинетт Фелпс и как танцовщица, и как жена всегда была центром группы актеров, художников и литераторов, а также мира и дел. Фелпсы жили хорошо, хотя и не были особенно богаты, если судить по состоянию. Когда обрушился удар, я вполне мог представить, что потеря денег была самой серьезной проблемой для молодого Монтегю, который расточал все так щедро, как только мог, на свою очаровательную невесту.
Миссис Фелпс, казалось, не была в восторге от нашего приема, но все же не сделала открытой попытки отказаться.
– Как давно впервые началась кома? – спросил Кеннеди после того, как мы познакомились. – Был ли ваш муж человеком с невротическими наклонностями, насколько вы могли судить?
– О, я не могу сказать, когда это началось, – ответила она мягким, музыкальным голосом, полностью контролируя себя. – Доктор знает лучше. Нет, я думаю, он не был неврастеником.
– Вы когда-нибудь видели, чтобы мистер Фелпс принимал какие-либо наркотики – не по привычке, а непосредственно перед тем, как наступил этот сон?
Кеннеди искал информацию в такой манере и таким тоном, которые могли бы вызвать как можно меньше обид.
– О, нет, – поспешила она. – Нет, никогда, совершенно.
– Вы звонили доктору Фордену прошлой ночью?
– Да, он был врачом Монтегю много лет, вы знаете.
– Понятно, – заметил Кеннеди, который бесцельно метался, чтобы сбить ее с толку.
– Кстати, вы знаете, что ходит много сплетен о почти идеальной сохранности тела, миссис Фелпс. Я вижу, что он не был забальзамирован.
Она прикусила губу и пристально посмотрела на Кеннеди.
– Почему, почему вы и мистер Эндрюс беспокоите меня? Разве вы не можете повидаться с доктором Форденом?
В ее раздражении мне почудилось удивительное отсутствие печали. Она казалась озабоченной. Я не мог отделаться от ощущения, что она ставит какие-то препятствия на нашем пути, или что со дня обнаружения вандализма кто-то прилагал усилия, чтобы скрыть реальные факты. Она кого-то прикрывала? У меня мелькнула мысль, что, возможно, в конце концов, она поддалась шантажу и закопала деньги в назначенном месте. Казалось, в продолжении расследования было мало смысла, поэтому мы извинились, к ее большому облегчению, как мне показалось.
Мы нашли доктора Фордена, который жил на той же улице, что и Фелпсы, в нескольких кварталах оттуда. К счастью, дома. Форден был чрезвычайно интересным человеком, как, впрочем, и положено врачам. Однако я не мог не предположить, что его искренняя уверенность в том, что он будет рад свободно поговорить об этом деле, была несколько натянутой.
– Я полагаю, что миссис Фелпс послала за вами в тот последний вечер, когда Фелпс был еще жив? – спросил Кеннеди.
– Да. Днем его было невозможно разбудить, и в ту ночь, когда миссис Фелпс и медсестра обнаружили, что он еще глубже погружается в коматозное состояние, меня снова вызвали. Тогда он был вне всякой надежды. Я сделал все, что мог, но он умер через несколько минут после моего приезда.
– Вы пробовали искусственное дыхание? – спросил Кеннеди.
– Н-нет, – ответил Форден. – Я позвонил сюда за своим респиратором, но к тому времени, когда он прибыл в дом, было уже слишком поздно. Ничто не было упущено, пока он все еще боролся с искрой жизни. Когда она погасла, что было толку?
– Вы были его личным врачом?
– Да.
– Вы когда-нибудь замечали, что он принимал какие-либо наркотики?
Доктор Форден бросил быстрый взгляд на Кеннеди.
– Конечно, нет. Он не был наркоманом.
– Я не имел в виду, что он был зависим от какого-либо наркотика. Но принимал ли он что-нибудь в последнее время по собственной воле или по совету или с ведома кого-либо другого?
– Конечно, нет.
– Есть еще одна странная вещь, о которой я хотел бы спросить ваше мнение, – продолжал Кеннеди, чтобы не получить отпора. – Я видел его тело. Оно находится в отличном состоянии сохранности, почти как живое. И все же я понимаю, или, по крайней мере, мне так кажется, что он не был забальзамирован.
– Вам придется спросить об этом владельца похоронного бюро, – резко ответил доктор.
Было очевидно, что он становится все более и более сдержанным в своих ответах. Кеннеди, казалось, не возражал против этого, но мне показалось, что он, должно быть, что-то скрывает. Была ли какая-то тайна, которую медицинская этика хранила запертой в его груди? Кеннеди встал и извинился.