Теря заберет вторую икону и сразу повезет ее со своими бандитами в квартиру богатого коллекционера и перекупщика, которого нашел и которому доверял Черкизов. Что будет затем со второй иконой, и как русские разделят деньги, дона Спинноти уже не касалось. Однако еще неделю назад он подумывал захватить обе иконы, вывезти их, и только потом расплатиться с русскими. Но с каждым днем кремлевское дело начало казаться ему все более опасным, и он решил умерить свой аппетит.
Сам же «дон» в час операции будет мирно прогуливаться по Красной площади тихим старческим шагом, поглядывая на славянские красоты. В его мобильном телефоне будет местная сим-карта для связи только с Карло, с Терей и с Черкизовым: для координации и разруливания возможных проблем.
Однако прилетев в Москву с колотящимся в разнобой сердцем, поселившись в «Национале», дона Спинноти стало захватывать другое, и новое для него чувство: желание скорее убраться отсюда. Чувства его никогда не обманывали. Прогулявшись вечером первого дня по Красной площади, видной из окон его гостиничного номера, взглянув на витые цветастые маковки собора на площади, на склеп, в котором девяносто лет лежал непохороненный человек, на снующие через площадь в Кремль правительственные автомобили, – куда завтра должны были войти его люди, – желание убраться поскорей из этой страны, по добру и по здорову, у него только усилилось.
Дон Спинноти лег в постель рано, но заснуть не мог несколько часов. Его сердце колотилось так, что содрогалась грудь. Утром он проснулся от гудков автомобилей под окном, он давно отвык спать с окнами на городскую улицу. Проснувшись, он сразу прислушался к своему сердцу: теперь оно билось тихо, как до этого в самолете, будто и не стучало вовсе, – с долгими перебоями, меж которых, он знал, его предсердия трепещут, как бабочки крыльями, взбивая, как миксером, кровь. Он принял двойную дозу лекарства и начал одеваться.
Вскрытие стены было намечено на час дня, когда у работников за кремлевскими стенами начинался обед. Предполагалось, все дело займет не более часа. Чиновник Черкизов успел осмотреть отмеченное место у алтаря собора, и собственноручно его простучал.
Лично для дона Спинноти, даже в случае катастрофического провала всей операции, никаких серьезных последствия быть не могло. Он не столько доверял тем людям, сколько страху перед
В полдень дон Спинноти перешел по подземному переходу площадь перед отелем, прошел мимо решетки сада и начал подниматься на Красную площадь. С каждым шагом его сердце начало ускорять ритм, начиная жить отдельно от него. Дон Спинноти так не волновался уже сорок лет, и он не мог понять причины. Он даже подумал, не вернуться ли в отель, но сразу отмел эту мысль, как не достойную. Медленно, по-старчески он продолжал свой путь, и площадь казалось ему бесконечной. Он шел к храму с витыми маковками: по карте он давно выбрал это место для своего командного пункта. В ста метрах оттуда, за кремлевской стеной начинали ломать древнюю стену его люди.
Дон Спинноти доковылял до паперти храма, и силы у него иссякли, сердце колотилось в груди, как барабан. Присесть тут было негде, и он прислонился к каменной ограде. Гуляющие по площади туристы поглядывали на него, как на нищего у церкви. Дон Спинноти вынул из кармана телефон. Звонить ему могли только, если бы возникли проблемы, – но он хотел услышать чей-нибудь родной голос. Телефон его сына Марио не ответил, и он набрал номер дочери:
– Анжела, милая… Я отвратительно себя чувствую. Где Марио?
– Его нет… Папочка возвращайся, я люблю тебя! Только не волнуйся, тебе нельзя…
– Где Марио?
– Он лежит… он не может…
– Я возвращаюсь, Анжела… Передай ему.
Сердце дона Спинноти не могло успокоиться даже теперь. С натужными ударами сердца все накопившиеся в «ушках» сгустки его старой крови стали вылетать из них и плыть по заросшим, как ржавые трубы, сосудам, чтобы неминуемо застрять где-нибудь в узком месте. Башенные часы над ним пробудились, ударили, отбивая уходящее для дона Спинноти время, он поднял на них глаза, и в этот момент сгусток крови остановился у него в мозгу. Дон Спинноти почувствовал легкое головокружение, слегка покачнулся и закрыл глаза, чтобы восстановить равновесие. Это было последнее, что он мог бы потом вспомнить. Далее наступила темень и «ничто». Дон Спинноти потерял сознание и упал на брусчатую мостовую Красной площади. Как потом рассказывал очевидец, гулявший рядом турист из Тамбова: «Стоял, стоял, потом вдруг бух, и все». Это был один из самых безболезненных переходов в небытие, который может выпасть на долю человека.